Рей был постоянно занят, но Джулия полагала, что не по этой причине она видит его-так редко со дня, когда в нее стреляли. Он держался с ней на расстоянии, общаясь только по необходимости. В последние дни она начала понимать вероятную причину такого поведения. Казалорь, теперь настало время выяснить это. Вероятно, другой возможности у нее не будет.
Она встала и медленно пошла через комнату к столу, за которым сидел Рей. Ее движения были неторопливыми, она останавливалась для приветствий, поздравлений, но все же ей не хотелось привлекать к себе большое внимание.
Казалось, он наблюдал за ней, ждал ее, пока сидел в кресле, вытянув ноги. Кремовая рубашка оттеняла его лицо, он выглядел бодрым, загорелым и гораздо более привлекательным, чем кто-либо. Она почувствовала себя неловко из-за красного шрама на голове и сломанной руки.
При ее приближении он встал. Они приветствовали друг друга вежливо, с улыбкой. Джулия заговорила о Донне, Аннет и детях. Когда Рей взялся за кресло, чтобы выдвинуть его для нее, она вопросительно на него взглянула.
— Могу я поговорить с тобой? — спросила она. — Я не задержу тебя долго.
Он согласился, удивленно посмотрев при этом на Донну. Вдова, ответив быстрым взглядом ему и Джулии, одобрительно кивнула, медленная улыбка искривила ее губы.
— Нам хорошо здесь, — сказала она. — Продолжайте.
Он ответил на ее улыбку, затем, подмигнув Саммер, пошел за удаляющейся Джулией. Догнав ее, он показал на открытую дверь:
— Может, лучше на улице?
Она согласно кивнула, и вскоре они уходили от шума и запахов еды в сторону лодочного причала и огромного старого кипариса.
— Извини, что я увела тебя с вечера, — произнесла она, когда они остановились у воды. Она обрадовалась, что их разделяло расстояние, а то бы он услышал, как бьется ее сердце. Это биение она слышала во всем теле, оно мешало ей сосредоточиться.
Он взглянул на нее, потом сунул руки в карманы, глядя в сторону.
— Это не имеет значения.
— Просто я хотела, — начала она и остановилась из-за сухости во рту. — Я хотела сказать тебе, прежде чем уеду, — я вспомнила, наконец, о чем мы говорили в тот день, когда Офелия выстрелила в меня, или, по крайней мере, что я тогда говорила. Я хотела сказать тебе, что не говорила всерьез ни о твоей работе, ни о Донне или другой твоей женщине. Я вся кипела от гнева, и ты попался под руку. Вот я и вспылила.
— Нет, ты была права. Я знаю, в прошлом я часто терпел неудачу с женщинами, которым был нужен. Я не могу назвать их жалкими, но я чувствовал к ним жалость и сострадание. В таком случае я ощущал себя менее виноватым, словно я должен был дать им что-то, особенно если не любил их.
— Я не хотела бы говорить об этом. Это не мое дело.
— Я не думаю, что это имеет значение. В любом случае это к тебе не относится. Я никогда еще не видел такой женщины, которая бы меньше нуждалась в жалости или сочувствии, чем ты.
Минуту она смотрела на него, но не смогла решить, какой смысл он вкладывает в эти слова. Она продолжала настойчиво объяснять.
— Я также думала, что ты замешан в наркобизнесе.
— Тебе и полагалось так думать, — сказал он, качая головой. — Я очень старался, чтобы ты и все остальные, в том числе Офелия, так считали.
— У тебя это не получилось; я не поверила, потому что видела, как ты следил за гидросамолетом в тот первый вечер. После разговора с Донной я была уверена, что ты работаешь тайным агентом, что ты подозреваешь меня и поэтому сблизился со мной, что ты…
— Так и было. Это входило в мою работу, но никто не знал, что все это зайдет так далеко. Я просто должен был убедиться, что ты не причастна. Это было до Лос-Анджелеса. Лос-Анджелес был нужен кому-то, но не мне.
— Но ведь ты боялся за меня? У меня было чувство, что меня охраняют.
— Если я даже хоть немного прав в своих подозрениях, это хорошая возможность не разрешить тебе принять решение.
— Так ты примешь свое.
Он поднял голову, но не вздрогнул.
— Ты можешь так говорить.
— Да, потому что ты не примешь его в одиночестве.
— Нет?
— Я не притворяюсь, что не всегда была готова дать тебе то, что ты хотел.
Прежде чем он начал говорить, она поспешно продолжила:
— Скажи мне, помнишь ли ты тот вечер, когда принимал перкодан от боли в плече, а Булл угощал тебя коньяком «Джек Дэниел»?
Он с осторожностью повернул голову и посмотрел на нее.
— Да.
— Помнишь ли ты, что ты делал, что говорил в ту ночь?
Он долго молчал, прежде чем ответить.
— Я помню, что проснулся в твоей постели.
— До этого, — торопливо проговорила она.
— Я хотел поговорить с тобой, но у тебя не было света, и я подумал, что ты спишь. Я немного посидел на ограде галереи. По-моему, даже ходил по ней.
— Так и было.
Он взглянул на ветки кипариса и вздохнул.
— Что еще?
— Ты сказал, что не можешь заниматься серфингом и не умеешь быть актером.
— В основном это правда.
— И ты делал мне предложение, хоть и неприличное. Например, ты предложил страстно любить меня под открытым небом.
— Я согласен, — тихо сказал он, — что мои грехи преследуют меня.
— Я тоже так думаю, — ответила она, слегка улыбаясь.
— Нет необходимости быть доброй, просто дай мне понять.
— Я и хочу это сделать, — произнесла она, но не могла продолжить, страх перехватил ей голосовые связки.
— Джулия? — Он повернулся и, пытаясь увидеть ее лицо, стал приближаться к ней.
Она хотела отступить назад, но не смогла. Ей стало страшно оттого, что он может не произнести тех слов, которые она ждала. Но не было другого способа избавиться от этой неопределенности, кроме как все выяснить. Она облизала губы, тяжело переводя дыхание.
— Ты сказал, что хочешь взять меня на болото, как Жан-Пьер. Но ты не такой, как он, ты не связан старыми привычками, прежней гордостью. Ты сказал, что мы поженимся и пока у нас нет детей, будем жить в Новом Орлеане, или в Лос-Анджелесе, или там, где я буду снимать фильм. Ты сказал, что мы не будем жить в нужде, что ты современный мужчина, который умеет готовить и присматривать за детьми.
— Я так сказал? — спросил он хриплым голосом и положил руки ей на плечи.
— Да, ты так сказал, — ответила она, собрав все свое мужество и пристально глядя на него.
— И что ты ответила?
— Я сказала, что рада тому, что ты не Жан-Пьер.
Он наклонился к ней, его губы были совсем рядом с ее губами.
— И это все?
— Я сказала, что мне нравится этот план, — ответила она прерывающимся голосом, — если ты обещаешь, что уйдешь из управления по борьбе с наркобизнесом.
Он прошептал:
— А еще?
— Я сказала, что люблю тебя. Сильно, очень сильно, хотя я старалась, чтобы ты об этом не знал, старалась думать, что смогу прожить без тебя. Я поняла, что ошиблась.
— Ответил ли я тебе, что ты — моя жизнь, что ты владеешь моей душой, что я буду любить и согревать тебя всю жизнь и когда-нибудь снова буду сходить от тебя с ума и любить прямо под открытым небом?
— Ты упоминал об этом, — едва слышно проговорила она и вздохнула. — Рей, ты помнишь, я говорила тебе несколько недель назад, что я не играю в игры.
— Помню.
— Это была неправда. Я люблю играть с тобой.
— Слава Богу, — сказал Рей. — Слава Иисусу, святому Михаилу и Марии.
— Всем?
— Каждому, — ответил он твердым, сильным голосом.
Их губы слились в страстном желании. Рей поднял голову и нежно погладил ее лоб.
— Я думаю, что смогу рассказать тебе, что случилось в ту ночь на галерее и позже в постели, повторить каждое слово.
— Да, — пробормотала она с закрытыми глазами. — И я поняла это правильно.
— Совершенно правильно, — ответил он и вновь нашел ее губы. — Совершенно правильно.