— Апо-джан, я понимаю, но козленок совсем маленький! Воробышек, а не рогаль. Пусть подрос бы хоть немного? Вот вам четыре крана, отдайте мне козленка.
Охотник резко встал, выпрямился, сурово посмотрел на меня, будто я оскорбил его. «Рассердился», подумал я, но ошибся.
— На, — тихо сказал он. — Пусти чертенка!.. Вон там, в кустах, его мать. Э-эй!
Я протянул ему деньги. Он оттолкнул мою руку и, кажется, на этот раз, действительно, оскорбился:
— Но, не дури, парень! — И зашагал своей дорогой.
— Хаде-хафез[9], дядя мерген!
— Хаде-хамра![10]
Я прошел должно быть половину фарсаха и вдруг под кустом около Пальмиса, шагах в десяти от себя увидел сердито, завитую в клубок тиромар. Сердце у меня похолодело, волосы встали дыбом. Я отпрянул в сторону. Что делать? Бежать? В детстве научил меня отец, как быть при встрече с такой гадиной. Мигом я снял сумку с плеча, что бы быть готовым к поединку. Змее не понравилось, что я остановился. Вид ее стал еще страшнее, шипит, жалом поводит, вот-вот бросится. Ну, что ж, давай бросайся. У меня тяжелая ореховая палка. Главное — не промахнуться! Стою, напружинясь, без движения, не отрываю взгляда от гадюки. Вся сила и внимание у меня сосредоточены для схватки. Отступать нельзя. Малейшее движение — и змея бросится, ужалит. Чуть-чуть я пошевелился, и она ринулась, еще бы миг… Я встретил ее на лету палкой. Удар!.. Она отлетела шипя, извиваясь, в сторону. Не давая опомниться, я еще раз ударил, потом еще… Схватил камень и размозжил гадюке голову.
Бой выигран, но я все еще с дрожью оглядываюсь. Иду по тропинке, напряженно смотрю под ноги и по сторонам: «Не затаилась ли где-то еще такая тиромар? Ох, ты тварь! Ведь я волка не боюсь, а ты напугала!»
С трудом успокаиваюсь. Поднявшись на вершину горы, увидел Боджнурд, с его сверкающим «Айнэ-ханэ» — дворцом правителя.
На вершине горы Имамверды у меня, как всегда, последняя передышка. Сижу, смотрю вниз, но вижу перед собой не дома и улицы, а жизненный путь, пройденный мной. Вспоминаю те тревожные, бездомные дни, какие мы перенесли по прибытии в Боджнурд. Но, слава аллаху, разметало черные тучи, и засияло голубое небо! Я стал работать пастухом… Где теперь мой друг Рамо? А повар? Молодец, научил меня говорить по-фарсидски. А Парвин ханым? Ох, солнце мое, Парвин! Как ты ко мне добра, как ты хороша! Ты не похожа ни на одну из капризных и кичливых богатых девушек! Ты настоящее счастье, Парвин!
Незаметно для себя я с головой погрузился в воспоминания и так увлекся, что спохватился только у городских ворот.
Оказывается, я уже спустился с горы Имамверды!
Вечером весело рассказывал матери и сестренкам о своих приключениях в дороге. Вертлявые девчонки накинулись на меня с объятиями и поцелуями, невозможно отбиться. В их глазах я был сказочным героем.
— А козленок нашел свою маму?
— Сразу нашел! Я пустил его в кусты, где поджидала мать!
— А ты расцеловал козленочка?
— Да как же такого маленького не расцеловать?
— В другой раз я нарву травки и дам тебе, Гусо-джан. Как встретишь того козленка, то обязательно покорми его! И еще конфетку дам. Ладно?
— Травы там много… А конфеток козленок не ест. Лучше мне давай.
Мать говорит:
— Твой добрый поступок, Гусо, отвел от тебя смертельное жало змеи. В тот самый момент, когда змея набросилась на тебя, коза и козленок обратили свой взор к аллаху, чтобы он послал на помощь тебе ангелов!
— Наверно это так и было, мама. Я слышал, как ангелы шелестели крыльями. Кроме того, на всякий случай, у меня была в руках крепкая чабанская палка.
Что и говорить, мои подвиги в горах заслуживают похвалы, прямо — геройские. Не пойти ли к Парвин-ханым, рассказать обо всем, похвастаться. Кстати, хороший повод для встречи. Главное, не растеряться. Надо говорить так же смело, как говорит Ареф. В самом деле — чего я боюсь? Почему я перед ней теряюсь? Мало ли, что она богатая! Вот возьму и буду разговаривать с Парвин, как с любой простой курдянкой…
Над городом желтая пыль. Где-то неподалеку поднялась буря. Голуби покидают небо. Прячутся воробьи. Каркают вороны. Птицы, верно, думают, что будет дождь. Ни черта они не понимают! Летом в Боджнурде дождей не бывает. Пыльные бури — другое дело.
Я слоняюсь по двору, но меня неудержимо тянет к тете Хотитдже. С чего бы это, а? «Ай, брось, Гусо, не обманывай себя!» — думаю я и решительно выхожу на улицу. Квартал, другой, третий… А вот и заветный дом.