Я брожу по вечернему Кучану, меланхолично разглядываю прохожих и любуюсь вечерними звездами. Кому придет в голову, что я — военный британской армии — на самом деле злейший враг англичан!? «Шабнамэ» у меня в кармане, в другом — флакончик с клеем. Я выбираю момент, когда рядом нет никого, оглядываюсь и спокойно пришлепываю прокламацию: то на стену, то на ворота… Мне кажется это занятие детской забавой, я даже не испытываю ни малейшего страха. Видимо еще не осознал, что мне грозит, если вдруг меня накроют.
Лунная ночь, разгуливает свежий северный ветерок и время — лучшего не выбрать для такого тайного дела. Из мечети выходят верующие, двигаются, растянувшись по тротуару, слышны их голоса. Один говорит другому: «Он-то, я не сомневаюсь, попадет в ад. Он пожалел свои туманы, не съездил в Мекку, да и умер в долгах, не расплатился ни с кем!» «Что вы на него нападаете! — говорит второй. — Клянусь, он без всякого испытания и допроса попадет в рай. Он же каждый праздник «Курбан» жертвовал баранов!» С противоположной стороны доносится бравурная песенка:
По мостовой между идущими из мечети и пьяным человеком пронеслись всадники городского головы. Из-под копыт коней летят искры. Правительственной охране нет никакого дела ни до верующих, ни до пьяных, ни до меня. Но я имею дело ко всем! Завтра все заговорят обо мне, хотя и знать не будут как меня зовут, как моя фамилия и чем я добываю хлеб на пропитание!
У меня осталась последняя «Шабнамэ», Я решил приклеить ее на столбе, возле здания правительства. Прошел в тени деревьев до угла здания, направился к столбу. Огляделся по сторонам, нет ли кого-нибудь поблизости. Стоп! Пдождем немножко. Прямо ко мне шагает из темноты человек. Не останавливаясь, я иду дальше, чтобы не вызвать подозрения. Повернул вправо, человек за мной. Ускоряю шаг, он— тоже. «Неужели жандарм? Но откуда ему знать, что у меня «Шабнамэ»?
— Эй, добрый человек! — окликает меня преследователь. Я останавливаюсь, быстро соображаю — как мне поступить: припугнуть его оружием или пристрелить. Рука моя тянется за револьвером. Человек, не дойдя двух шагов, сгибается в поклоне.
— Добрый человек, во имя аллаха и пророка Мухаммеда, — просит он, — дайте кран. С голоду умираю. На хлеб прошу, аллах свидетель!
— Ох ты, — облегченно вздыхаю я. — Вот чудак. Так бы давно и сказал. Ей богу, ты меня напугал на два крана. На тебе два крана, и шагай своей дорогой.
Нищий поблагодарил и исчез в темноте. Я вернулся к столбу и, не раздумывая долго, наклеил последнюю листовку.
В казарму пришел позже всех. Друзья сделали дело быстрее меня. Долго мы не ложились, а легли — еще дольше не могли уснуть. Всех волновало одно: как будут, встречены наши «Шабнамэ» кучанцами?
Утром, до восхода солнца, подъем. Начинаем готовиться к занятиям. С минуты на минуту ждем, кто-то первым должен сказать о листовках. Ровно в девять приходит Аалам-хан.
— Кулдофадар Гусейнкули! Приказ командования: сегодня эскадрон в поле не выводить. Будем чистить оружие!
— Есть, господин Аалам-хан, чистить оружие!
Приказ неожиданный. Видимо, вызван он нашими прокламациями. Посмотрим, что будет дальше. Я даю распоряжение солдатам, приступить к чистке винтовок, беру с собой Аббаса и мы отправляемся в город, разведать, силен ли взрыв нашей «тайной бомбы!»…
В центре — невероятная паника. Кто бы мог подумать, что наша «Шабнамэ» произведет такое сильное действие! У дома правительства — целая армия полицейских. С вышек выглядывают толстые зеленые дула пулеметов. Интересно, от кого это надумал обороняться городской голова? Люди, сбившись в кучки, растерянно судачат о ночном происшествии. Там и тут слышно: «У нас есть сила смирить… Но мы не хотим кровопролития!»
На «Базаре Мешхед» встретили знакомого шапочника Собхана.
— Дорогой Собхан, что такое творится в городе?
— Ой, не говорите, друзья! Страшная картина происходит. Дом правительства уже переполнен членами союза самопожертвования, а облава все продолжается.
— А зачем их тянут в дом правительства?
— Как зачем! «Шабнамэ» ведь направлена против шаха и англичан!
— Значит, уже всех виновников переловили?
— Какой там всех! Их союз по всему Курдистану? У них— сотни тысяч! Всех поймать невозможно. Сцапали только самых злостных руководителей.
— Ну и что — пойманные во всем признались?