— Все понятно? — с затаенной угрозой спрашивает Мовладад-хан.
— Нам же сказали, что большевики — истинные мусульмане! — возмущается Аббас.
У капитана от этого вопроса дергаются плечи. Во рту, видно, у него пересохло, голос стал неровным и писклявым, как у молодого кочета.
— Большевики — безбожники! — гласит он. — Они сжигают все мечети и молитвенные дома. Они сжигают библию и коран…
В строю кто-то засмеялся.
— Эй ты. усатый, прекрати смех! Слушай внимательно! — кричит Мовладад-хан.
— Ай, мне безразлично: большевик или меньшевик, бедный или богатый, пусть все живут и здравствуют! — отзывается усатый.
— Провокаторы, ваши враги сегодня ночью расклеили по городу сотни антиправительственных прокламаций, направленных против его величества и ислама! И я обязан, — продолжает Кагель, — сказать вам, что правителем Кучана приняты соответствующие меры! Провокаторы уже сидят за решеткой и будут наказаны по заслугам! Не будет пощады тому, кто поднимет руку на его величество и на ислам, — не очень уверенно добавляет Кагель. И еще неувереннее заключает свою речь. — Но, конечно, командование «Курдлеви» вполне полагается на вас, курды. Вы никогда не станете большевистскими агентами. Вы всегда будете преданы шаху и всевышнему!
— Вопросы есть?! — спрашивает Аалам-хан.
— Есть. Скажите, когда же будут менять ботинки? — спрашивает Аббас.
— О боже мой! — срывается с губ Кагеля. — Вот какое наказание!.. Баранов сколько не учи, они так и останутся баранами… — Кагель обиженно поворачивается и уходит. Как только он скрывается из виду, раздается сочный, забористый смех.
ТРИ ВСАДНИЦЫ
Никогда раньше не думал, что в мечети можно проводить митинги. Ведь мечеть создана для верующих, а они горластых митингов не устраивают, тем более в храмах аллаха. Однако Аббас тянет меня в мечеть, и мы переступаем порог святой обители.
В мечети тесно. Все богомольцы Кучана здесь. Но, черт возьми! Да-да, я имею право сказать слово «черт» в мечети потому, что слышу раскатистый голос городского начальника.
— Прошу тишины, господа! Слово имеет господин Назем, посланец его превосходительства, губернатора Кавам-ас-Салтане.
— Господа! Прежде всего имею честь передать вам привет его превосходительства, и в лице вас всему кучанскому народу! — сладко начинает свою речь Назем. — Во-вторых, я доведу до вашего сведения, что в настоящее время творится в вашем городе и что беспокоит его превосходительство губернатора. В Кучане, господа, существует подпольная организация, которая ведет всяческую антиправительственную пропаганду, в том числе пускает в ход «Шабнамэ». Многие из арестованных признались, что они хотели отделить Курдистан от Персии. По имеющимся сведениям, в Кучане работает масса агентов Ходоу-сердара. Его превосходительство губернатор обращается к вам, знатным людям Кучана, жить по принципу: «Легче предотвратить пожар, чем потушить его». Поэтому, — продолжает Назем, — кому дорога жизнь и свобода, тот не будет обманут провокаторами и разбойниками!
В мечети на мгновение воцаряется тишина. Назем наливает в стакан из кувшинчика воду, пьет. Заминкой воспользовался широкоплечий купец, спрашивает:
— Когда же будет, господин Назем, положен коней бесчинствам Ходоу-сердара?!
— Послушайте, уважаемый, — отвечает Назем, — вам особенно следовало бы быть активным в борьбе с опасностью. Если разрастется разбой в масштабах Курдистана, вы будете первой жертвой!
— Господни Назем! Согласно какого договора и до каких пор английская армия будет стоять у нас в Кучане? — спрашивает худощавый мужчина в чистеньком модном костюме, и с кольцом на белом пальце.
— Договора, как такового, не существует… Но, по просьбе его величества Шах-ин-шаха, Великобритания, в знак дружбы, не отказалась защищать север Персии от большевистских угроз. Наши друзья будут в Кучане до тех пор, пока мы не обеспечим гарантию безопасности всей страны.
— Господин Назем! — слышен голос офицера жандармерии. — Скажите, пожалуйста, когда нам выдадут жалованье? Четвертый месяц сидим без денег. Может быть разрешите нам воровать, или продавать винтовки? Или же прикажите сдать оружие и отправляться на поиски работы и куска хлеба?
Назем молчит. Видно, не знает— что ответить. Он вытаскивает из кармана портсигар, закуривает,
— Я вас понял, господин аждан! — говорит наконец Назем. — Хотя и не уполномочен отвечать па ваш вопрос, но все же скажу! Жалованье вам задерживает главное управление жандармерии. Это связано опять же с военным положением. Советую вам. как офицеру, быть более выдержанным и уяснить не только себе, но внушить вашим солдатам тоже, что это явление временного характера!