Она увидела маленькую комнату и почувствовала себя великаншей, которая подсматривает в окно.
На кровати лежит женщина, вокруг нее собрались люди. Служанка подбрасывает дрова в огонь, над которым висит котел… Сцена была изображена в таких подробностях, что Тра как будто услышала бульканье кипящей воды. Это роды.
Девушка быстро перешла к следующей сцене. Ребенок благополучно родился, его показывают матери. Но на лицах окружающих и даже самой роженицы выражение отвращения и ужаса.
Так принимают ребенка? Но почему? Тра торопливо перешла к следующей сцене. На ней изображен мужчина, — судя по богатой одежде, очень знатный человек. Лицо у него строгое, и явно по его приказу нянька укладывает закутанного в одеяло ребенка в корзину.
Четвертая сцена. Другой мужчина, — судя по одежде и вооружению, охотник, — сидит верхом на пони; на таких обычно перевозят дичь. Этот всадник берет у няньки корзину под взглядом человека со строгим лицом.
А теперь лес. Художник мастерски изобразил тот самый лес, в котором сейчас находилась Тра, темный и таинственный. Охотник, свесившись с седла, опускает корзину в густые заросли.
Эта часть истории достаточно ясна. Тра даже на юге, где жизнь некогда была легче, слышала старинные мрачные легенды. Люди не убивают своих новорожденных, а оставляют в диком месте, не показав роду… Да, так, должно быть, все и произошло. Тра вернулась к первым сценам. Неужели на лице матери действительно ужас? Должно быть, в ребенке сразу видно было что-то чудовищное.
Его оставили в лесу. А что дальше? Тра пальцем провела по ветке, мешавшей охотнику выполнить свое мрачное дело. Здесь древесина была темнее, и художник искусно этим воспользовался, сделав сцену еще более мрачной.
Потом — в следующем квадрате — из кустов выглядывает лицо. Или это звериная морда?
Человек или животное? Или и то и другое одновременно? На следующей картине существо вышло на открытое место, и смесь стала очевидна. Голова, поросшая шерстью, как у животного, с большими заостренными ушами, на человеческих плечах, ниже которых полные женские груди.
В следующей сцене лесная женщина выглядит еще более человекоподобной. Она поднесла ребенка к груди, и он ртом нашел ее сосок. А на почти человеческом лице женщины-животного — мир и радость.
Далее шло несколько сцен счастливой жизни ребенка и его приемной матери. До самой последней картины. На ней мальчик, почти юноша, стоит над телом, из которого торчит стрела.
Итак, он был лишен матери, а потом — на другой стороне шкафчика — началась охота на него самого. Тра не замечала, как она мрачно стискивает зубы и как рука ее снова легла на рукоять меча. А что по другую сторону? Она пошла посмотреть.
Снова гирлянда из листьев, окружающая квадраты, но все они пустые! Кроме самого первого, на котором какие-то царапины, — возможно, самый общий набросок сцены, так и не завершенной. Тра внимательно разглядывала их, чувствуя себя обманутой. Ее лишили конца рассказа. И это так ее разозлило, что она стукнула кулаком по бессмысленным линиям.
Но когда рука девушки ударилась о дерево, раздался резкий звук, и искусно спрятанная дверца шкафчика начала складываться, открываясь.
Свет! Вначале, недоумевая, Тра подумала, что внутри фонарь. Но потом увидела, что свет исходит от деревянных отполированных стен. И одновременно пахнуло свежестью, как от свежевыглаженного тонкого белья.
Внутренняя поверхность стен была цвета слоновой кости. И ни следа грязи или пыли. Осмотрев шкафчик, Тра не увидела ни петель, ни затворов.
Но внимание девушки привлекло то, что находилось внутри. Два колышка на высоте ее плеч, по одному с каждой стороны. С одного свисал меч. Рукоять простая, без всяких украшений, и как будто сделана из того же материала, что и стены шкафчика. Головка эфеса в виде головы существа… не зверя и не человека. Лезвие в простых ножнах, а пояс из белой кожи, усаженной мелкими желтыми камнями.
На противоположной стенке висит второй пояс. Он из гладкого черного меха, густого и мягкого, такого блестящего, словно это шкура живого зверя, которого постоянно чистят и расчесывают. Примерно в четыре пальца шириной, и хотя на нем нет никакого оружия, но есть зажимы, парные с головой на эфесе меча. Но только здесь голова рычит, и в открытой пасти видны зубы, готовые рвать и грызть.
Металл пряжки был темным, но по ее поверхности пробегали цветные отблески: красный, оранжевый, как пламя, голубовато-ледяной, золотой, как летнее небо…
Тра протянула руку и тут же отдернула ее: едва ее пальцы очутились внутри шкафчика, как их обожгло и закололо. Здесь была какая-то непонятная защита.
Сила… сила меча, которая может стать страшной, если оружие попадет в нужные руки. А второй пояс… тоже сила, но непонятная, от нее девушка отшатывалась. Сколько они висят здесь в ожидании? И кого ждут?
Пустая сторона шкафчика раздражала. Тра вздрогнула. Лучше бы ей было не наталкиваться на эту загадку, хотя хижина и может послужить убежищем. Но все же девушка не настолько встревожилась, чтобы уйти.. Тут чувствовалось…
Тра поискала нужное слово. Ожидание! Да, это верно! То, что висело в шкафчике, ждало, но не ее. Кого-то другого. Кого?
Машинально она взглянула на кота. Кот теперь явно беспокоился. Свет в открытой двери хижины стал слабее. Что это — ранние сумерки или приближающаяся буря? Кот смотрел наружу, кончик его хвоста медленно дергался.
— Четвероногий… — начала Тра. Кот сразу посмотрел на нее. — Кого ты ждешь?
— Жду? — Кот чуть приподнял голову. — Двуногие… четвероногие… все уходят в свое время.
— Но ты остаешься?
— Я остаюсь, — подтвердила мысль.
На резных картинках никакого кота не было. Но Тра ничуть не сомневалась, что животное перед ней составляло часть загадки. Хижина казалась давно покинутой…
— Кто? — На этот раз голос ее прозвучал неестественно громко, но не настолько, чтобы перекрыть раскат грома. Придется оставаться здесь, пока не кончится гроза. Тра сбросила вещевой мешок.
Если она и ждала ответа на свой полувопрос, то ей пришлось разочароваться. Кот повернулся и снова стал смотреть на дождь. Тра, привыкшая к самым скромным удобствам, прошла мимо него, чтобы нарвать травы и наломать веток. Из них она устроит отличную постель. И проведет ночь так хорошо, как давно не проводила.
У очага нашлись даже пыльные дрова, и девушка разожгла огонь. Пламя отчасти смягчило необычность и чуждость этого жилища. Гром загремел сильнее, блеснула молния — так близко, что свет, казалось, ворвался внутрь хижины, стремясь дотянуться до девушки.
Вода начала затекать внутрь, и Тра прикрыла дверь. В очаге горел небольшой огонь, но открытый шкафчик продолжал светиться.
Кот не пошевельнулся. Голова его по-прежнему была повернута к двери. Тра догадывалась, что животное учуяло нечто зловещее, и это усиливало тревогу девушки. Чтобы отвлечься и унять дрожь в руках, она достала из мешка остатки еды. Там оказались две лепешки, черствые, как камень. От одной она ножом отколола кусок. Еще в мешке нашлось немного сушеного мяса, и Тра нарезала его тонкими пластинками.
Потом взяла с полки глиняную чашку, накрошила в нее хлеб и мясо, добавила воды и перемешала все. Тра надеялась, что еда на вкус окажется лучше, чем на вид. Девушка постаралась потратить на приготовление ужина как можно больше времени. Кот не обращал на нее никакого внимания.
Гроза стихала. Тра услышала далекий шум: возможно, упало еще одно гигантское дерево. Девушка подошла ближе к очагу, протянула к костру загорелые руки и вздрогнула — не от холода, а от мыслей о том, что может ее ждать.
Наконец она достала свои меч и нож и положила рядом, потому что взгляд кота, постоянно устремленный к двери, усиливал ее тревогу. И сама устроилась так, чтобы видеть вход. Потом встала и попыталась передвинуть шкафчик, чтобы загородить дверь, но он оказался слишком тяжелым для нее.
Тра съела неаппетитное месиво, рукой доставая его из чашки, и решила, что оно ничуть не хуже той еды, которая попадалась ей в последнее время. Отодвинув чашку в сторону, Тра уселась, положив руки на колени, и замерла в ожидании. Наконец, не в силах сдержать собственное воображение, она вслух спросила: