Мужчина в наколках крепко спал, и ни один пациент не входил в палату с тех пор, как Виктор начал свой рассказ. Его голос звучал тихо и монотонно, словно все произошло не с ним.
– Я думал, что ничего не вспомню потом, – снова заговорил художник, и звук его голоса заставил Наташу вздрогнуть. – Но я вспомнил все до мельчайших деталей! Эти три рожи до сих пор стоят передо мной столь же ясно, как и в тот вечер. До недавнего времени я считал, что убил подонка, все ждал, что за мной придут и арестуют… Никто не пришел. А потом я увидел его по телику, представляешь? Сытый такой, гладкий, и такой правильный весь, как будто всю жизнь прожил безгрешно!
Виктор снова замолчал, и Наташа спросила:
– Сколько все это продолжалось… ну, съемки… детского порно?
– Не знаю, но, судя по всему, они давно этим занимались и отлично знали Алису! Мне кажется, Олег не был единственным.
– Куда ты пошел после побега?
– В детский дом.
– В… детский дом? – переспросила Наташа.
– Он находился неподалеку, и каждый раз после школы я проходил мимо. Там, по крайней мере, у нас с Олежкой была бы крыша над головой! Но ворота оказались закрыты. Это случилось первого января, и все работники разошлись по домам. В здании оставались только дети да завхоз дядя Паша. Если бы не его привычка рано вставать, чтобы расчистить снег на территории, мы замерзли бы насмерть… Просто удивительно, как мы не подхватили воспаление легких, почти всю ночь просидев на улице!
– А Алиса?
– А что – Алиса? – пожал плечами Виктор. – Ее лишили родительских прав, а потом и в колонию отправили. Припаять ей детскую порнографию не смогли, так как кроме моих слов у следователей ничего не было: видимо, уходя, приятели маман утащили с собой все улики! Зато в квартире обнаружили целую кучу кокаина, так что Алиса села за наркоту. Не представляю, откуда там оказалось столько отравы, да только это уже не мое дело… Ее дружков так и не нашли – думаю, и не искали.
– А потом? – спросила Наташа. – Ты встречался с Алисой?
– Нет, – резко ответил Виктор, давая понять, что на эту тему разговаривать не желает.
– А как же Олег?
– Его усыновили в первый год пребывания в детдоме.
– Разве можно усыновлять братьев по отдельности?
– Я сам этого хотел. Решил, пусть хотя бы Олежка поживет по-человечески, в нормальной семье. С нами хорошо обращались в детдоме – никакой дедовщины или насилия! Директриса была классная тетка: у самой детей трое, причем двоих она из своего же детдома и усыновила. Мы всегда были одеты, обуты, нас даже на экскурсии возили в Новгород, там, в Выборг… Но это же не семья, сама понимаешь! Дядя Паша – он мне как отец стал. Он несколько сроков отмотал за разбой, от звонка до звонка, но человек был хороший, отзывчивый и детей любил… Для Олежки я хотел другого. Мне тогда уже двенадцать стукнуло, в таком возрасте обычно детей не берут, тем более пацанов. А брату пять было – самый хороший возраст: пеленки стирать не надо, а новых родителей быстро начнет папой и мамой называть… Так что когда поступило предложение его забрать, я недолго думал.
Наташа помолчала, обдумывая услышанное. Она росла одна, но всегда мечтала иметь брата или сестру. Виктор отдал родного брата чужим людям, согласился потерять его ради того, чтобы тот получил возможность вырасти с любящими отцом и матерью. И все же девушка не могла понять художника: она ни за что не согласилась бы на такое, цеплялась бы обеими руками за единственного родного человека на свете!
– Дальше, – попросила Наташа наконец. – Рассказывай дальше!
– Да нечего рассказывать… Я уже говорил, что в детдоме жизнь у меня была вовсе не плохая. Я с детства любил рисовать, и у меня получалось, но Алисе и в голову не приходило, что надо развивать мои способности. Думаю, она понятия о них не имела! А в детском доме я получил наконец возможность кое-чему по этой части научиться, записался в кружок рисования. Препод наш был отнюдь не Рембрандт и даже не Коровин, но зачатки художественного мастерства он мне привил.
– А как ты стал художником?
– Случай помог. Я тогда школу оканчивал – не ту, что при детском доме, а другую, с детьми из нормальных семей. После занятий не сразу в детдом возвращался, а шлялся по городу – в основном по Невскому проспекту. Знаешь, там художники сидят, прохожих рисуют?
Наташа кивнула.
– Ну вот, я там и ошивался. Одному мужику надоело смотреть, как я каждый день поблизости торчу, он и говорит мне однажды: «Давай-ка, парень, я тебя, что ли, нарисую?» А я возьми и скажи: «Да я и сам не хуже вас могу!» Художник подумал, что я дурака валяю, и решил меня опозорить. Вручил уголь, уступил место, а сам сел напротив. «Давай!» – говорит.