— Надо забрать детей и уходить отсюда, — громко сказала О Лан. — Только незачем нам с детьми и стариками итти [3]к мужьям. Пусть старухи забирают детей и уходят с ними в дальние деревни, пусть и старики с ними пойдут. Женщины, имеющие достаточно сил, должны вооружиться, как могут, и итти в сопки. Разве мы слабее мужчин, разве это не наша земля? Или нам нет никакого дела до того, что весь народ бьется с врагами?
О Лан подняла руки.
— Если все со мной согласны, то сегодня ночью отправим детей и стариков. А потом женщины соберутся у моей фанзы, пойдем в сопки.
Поймав руку своего сына, О Лан прижала ее к бедру и пошла к фанзе. Женщины не расходились, горячо обсуждая слова О Лан.
— А ведь мой старик не пойдет с нами, — сказала, сокрушенно качая головой, старуха Чжу Чан.
— Почему он не пойдет? — спросила Ла Лин.
— Он с ума спятил. Говорит, помрет на той земле, которая его породила.
Женщины расходились медленно. Они не могли решиться на что-либо сразу. Все решалось мужьями, родителями, волю которых они безропотно выполняли. Женщина никогда не была другом мужа: она была рабыней раба…
Застонала земля под тяжестью танков, ударов снарядов и бомб, загорелась и опалила народ ненавистью.
Враг, вторгшийся в страну, сжигал города и села, вытаптывая любовно обработанные поля, истребляя все живое. Народ восстал против чужеземных поработителей. На фронт пошли молодые и старые. Они бились насмерть. Фронт разрастался. И опять шли отовсюду молодые и старые, даже дети. Но фронт народной войны звал снова… И тогда пошли женщины. Они встали рядом, плечо к плечу с отцами и мужьями, братьями и сыновьями. Женщины пошли в бой!
В бледном предрассветном тумане тянулись вереницы людей. Жители уходили из деревни, сгибаясь под тяжестью узлов. Сонные дети плакали, зябко ежась от холода и цепляясь за халаты матерей. Взрослые шли молча, изредка поворачивая головы к деревне, подолгу печально оглядывая ее. Старуха Чжу Чан суетилась вокруг колонны, то и дело покрикивая на отстающих.
— Перестаньте плакать! — кричала она детям. — Вот услышат японцы, догонят нас.
Дети замолкали, пугливо озираясь, размазывая по лицу слезы грязными кулачками. Некоторое время они молча и торопливо семенили ножками, но потом опять начинали хныкать, и Чжу Чан свирепела.
— Всех прогоню обратно, — визгливо кричала она, — японцам отдам!
В самом конце колонны, опираясь на крепкую суковатую палку, плелся муж Чжу Чан, глубокий старик.
— Моя земля, земля моя!.. — горестно бормотал он.
Несколько позже деревню покинул другой отряд, который О Лан повела в сопки. Женщины шли рядом, плечо к плечу. За поясами их виднелись рукоятки больших самодельных ножей. Время от времени О Лан пропускала отряд вперед, внимательно оглядывая ряды. Строгое, суровое лицо ее озарялось улыбкой. Семьдесят женщин решительно шагали по дороге.
О Лан позвала Ла Лин и тихо заговорила с пей:
— Ван сказал, что нам дадут оружие и обучат стрельбе. Они будут ждать нас возле Черных холмов.
— А сумеем ли мы обучиться такому делу?
— Если человек решился воевать, он все может сделать. И если мужчины могут стрелять, то почему мы не можем? Мы должны научиться как можно быстрее.
— О Лан, мы останемся в отряде мужчин?
— Нет. Ван сказал, что нас обучат военному делу, дадут несколько мужчин в помощь, на первое время… Мы должны будем сами действовать.
Наступило утро. Накрапывал дождик. Деревня осталась далеко позади, утонула в ложбине у реки. Вскоре исчезла и река.
— О Лан, ты когда-нибудь видела живых японцев? — спросила Ла Лин.
— Видела один раз в прошлом году. Я тогда вместе с Ваном возила бобы в город. Там и видела их.
— А я ни разу еще не видела. Какие они?
— Такие же, как и мы, только меньше нас. Они любят ходить со стеклами на глазах [4]. И совсем не страшные. Только у них есть машины, которые убивают и сжигают.
— О Лан, а ты можешь стрелять из ружья?
— Ван показал мне, как надо стрелять. Он очень метко стреляет.
От отряда отделилась пожилая женщина и пошла в ногу с О Лан. Ей очень хотелось спросить своего командира о чем-то, но она стеснялась Ла Лин, искоса поглядывая на нее. Наконец не утерпела и спросила:
— Верно ли, что японцы сжигают пленных живьем?
— Может быть, — ответила О Лан.
— А что они будут делать с женщинами, которых возьмут в плен? Тоже сожгут?
— Не знаю. А ты не попадай в плен, и ничего не будет. Нехорошо, когда человек заранее думает о плене, — он плохо воевать будет.
— Нет, О Лан. Я совсем не боюсь японцев, даже если они меня два раза будут жечь. Я спрашиваю тебя потому, что все бабы толкуют об этом, и каждая говорит по-своему. Я думаю, что тебе нужно поговорить с отрядом, чтобы не было такой болтовни. Раз мы пошли на войну, значит каждый должен знать, с кем будет драться. Японские войска сжигают живых людей. Мы им тоже не дадим пощады!
Человек скатился с холма и, смеясь, крикнул:
— Идет целый отряд женщин!
Люди, сидевшие на корточках возле догоравшего костра, поднялись на ноги и взобрались на холм.
— Верно, идут! — сказал Ван. — Однако их много собралось!
— Ни к чему все это, — недовольно заговорил старик Лун. — Возни теперь будет с ними много. Бойцов из них никогда не сделаешь. Только обуза для нас. И с японцами драться, и их охранять. Не дело затеяли, Ван, — смотри, пока еще не поздно.
— Неправда, Лун, — тихо сказал Ван. — Эти женщины решились на большое дело.
Лун сердито промолчал. К холму подошли женщины.
Отряд расположился в ложбинке, разложил костры. Ван, улыбаясь, приветствовал О Лан.
— Командующий Чжао Шан-чжи, — говорил ей Ван, — приказал выдать вашему отряду двадцать пять винтовок и по пятьдесят патронов к каждой. Кроме того, достали для вас четыре револьвера. Сегодня же начнем обучение стрельбе. Жаль только — патронов мало. Сами потом раздобудете. А разбогатеете, так не забывайте и нас.
— Не забудем, Ван. Вы только помогите нам организоваться, — ответила О Лан.
Лун, похаживая среди женщин, не разговаривал и только огорченно покачивал головой. Женщины осмелели и дерзко и насмешливо поглядывали на него. Лун рассердился и вернулся к своему костру.
— Жаль! — пробормотал он. — Очень жаль! Пропадут винтовки. Какие из них бойцы! Петуха испугаются, а тоже, против японцев идут!
— Перестань, старик, — сказал молодой партизан Сун, гревшийся у костра. — Какого чорта скулишь! Ты сам-то скоро рассыпешься. Этих женщин научить надо. Если уж женщина решилась на такое дело, то ей не страшны и японцы. А ты скулишь! — примиряюще закончил Сун и поднял голову от костра.
У холма он заметил Ла Лин. Сун, весело подмигнув ей, кивнул головой на старика. Лун, наблюдавший эту сценку, опять недовольно покачал головой, схватил хворостину и стал яростно ворошить потухавший костер.
Дни учебы проходили медленно и тяжело. Берегли патроны. Ван и его товарищи терпеливо обучали женщин. Науку эту женщины постигали с трудом. О Лан в несколько дней научилась стрелять из ружья и метать гранаты.
…Учеба пришла к концу, и наступила пора расставания. В последний день Ван передал О Лан большой кусок исчерченной бумаги.
— Это карта нашего района.
Жители уходили из деревни...
Он долго и подробно рассказывал о расположении партизанских отрядов и частей противника. О Лан внимательно следила за пальцем Вана, скользящим по бумаге, запоминала дороги и тропки. Прощаясь, Ван тихо говорил: