— Сравнение и правда неудачное, — сказал Глеб, — потому что жилеток можно сколько угодно сшить, а талантливые картины, как пирожки, не пекутся.
— Ты в своем уме? — гнула Лида. — Ты не понимаешь? Когда будет холодно, мне картину на себе носить, что ли?
Веретинский отвел глаза прочь, сфокусировался на часовом маятнике, набрал воздуха в легкие, чтобы не закричать.
— Не надо через каждое слово утверждать, что я сошел с ума, — сказал Глеб. — Это во-первых. Во-вторых, не ври себе. Жилетка тебе нужна не для того, чтобы греться. Свитер от холода спасает не хуже. В-третьих, прекрати на меня орать. Для этого нет поводов.
— Конечно, нет поводов, — сказала Лида. — Ты всего лишь выкинул на ветер двенадцать кусков, даже не посовещавшись со мной.
— Я зарабатываю и имею право тратить заработанное по своему усмотрению.
— Отлично! То же самое касается и меня. Завтра же накуплю шмоток. Устрою себе шопинг.
— Устраивай.
— Давно заглядываюсь на одно платье.
— Не стесняй себя в средствах.
— И на сумку.
— Классная идея. Удиви меня.
Лида таращилась на Глеба. Как запуганная выдра. У нее иссякли угрозы и аргументы, а момент, чтобы броситься на него с кулаками, она уже упустила. Он победил.
Как и всегда, с победой Веретинского настигло великодушие к поверженному противнику, неодолимое влечение к щедрому жесту.
— Лида, доверься моему вкусу, — сказал Глеб. — Чутье подсказывает, что это полотно будет признано выдающимся. Если так случится, я сумею продать его за сумму, которая в разы превышает потраченную.
— Думаешь? — Она не верила.
— Убежден. Ни о чем жалеть причин нет.
Само собой, он не расстанется с картиной ни при каких условиях. Да и художников развелось так много, что нужно постараться, чтобы заметить среди них великого. Вероятность, что полотно из кабинета Глеба объявят выдающимся, близка к нулю.
Лида укрылась в кухне и принялась нарочито греметь кастрюлями и ковшами. Стыдила его, звяканьем доводила до сведения, какой неблагодарностью Глеб отплачивает за ее незаметный труд, за каждодневный подвиг на кухне, за незавидную женскую долю.
Веретинский чудом не сорвался, усмирил гнев.
Он спрятался в ванной, щелкнул задвижкой и достал телефон.
4
В воскресенье, пока Лида была на смене, Глеб занимался картиной. Купил специальные двусторонние липучки, чтобы закрепить раму на стене.
Обои на полотне скорее походили на плавленый воск, чем на ледяную пустыню, как показалось вначале. Таким образом, стены в таинственной кухне напоминали лечебницу для душевнобольных — в обобщенном представлении, само собой. Тоже немного поводов для оптимизма. Супругов будто утомил бессмысленный поединок. Каждый из них отказался от победы, слова иссякли. There are many things that I would like to say to you but I don’t know how. Лиам, кажется. Или Ноэль?
Изваяния на картине равнодушно молчали, да и какая разница, кто из братьев это спел.
Обе лекции в понедельник Веретинский читал с воодушевлением. Отпускал шутки по поводу Ницше и декадентов, на память цитировал ударные фрагменты из брюсовского эссе. Как и обычно случалось после отпуска, Глеб ощущал бодрость. Ему пока не успели осточертеть бесконечные разговоры на одни и те же темы с одной и той же интонацией, скитания по коридорам и душным аудиториям, поэтому Веретинский не спешил убежать из университета сразу после занятий. До встречи со Славой он даже завернул на кафедру выпить кофе.
Изида Назировна принимала академическую задолженность у китайского студента. Оба исправно играли свои роли. Профессор в привычной надрывной манере выговаривала студенту, а китаец усердно кивал.
— «Житие протопопа Аввакума» отличается от предыдущих образцов жанра по целому ряду признаков! — Кивок. — Это первое автобиографическое житие, его автором выступил сам протопоп Аввакум! — Кивок. — Вот что я ожидаю от тебя услышать как минимум!
Руслан Ниязович наблюдал с противоположного конца стола, оторвав взгляд от ноутбука. Глеб следил за сценой из-за стеллажа, откинувшись с чашкой горячего кофе на спинку дивана. В подобные моменты немудрено вообразить себя всеведущим бархатным голосом из заэкранной проекции, надмирным рассказчиком, мастером давать персонажам ошеломительные характеристики, где документальные сведения смешиваются с деталями, какие герои либо с улыбкой упомянули бы в анкетах, либо предпочли надежно скрыть подальше от досужего любопытства и ревнителей моральных устоев. Сергей Трюфелев, тридцать два года, старший менеджер в мобильной компании, не женат, в восторге от тульского «Арсенала» и жареной индейки, в 2013 году на корпоративе упал голым в бассейн, бла-бла-бла. Забавный прием.