За такое завещание не убивают. Почти все состояние было передано организациям, музею и больнице. Драгоценности и книги, конечно, имели какую-то коммерческую ценность, но, по крайней мере, этим людям они в первую очередь были дороги как память. Деньги Антонио Валескесу очень пригодились бы, но ему не нужно было убивать, чтобы получить их. Дон Эрнан и так все время помогал ему.
Я пребывала в полной неизвестности.
Я жду наступления ночи, чтобы отдохнуть от света, или, скорее, насладиться его отсутствием. Теперь я могу дать волю своим чувствам, которые я заглушала днем, чтобы оградить свою измученную психику, и каждое действие, вид или звук обретают почти пугающую четкость. Я чувствую так, словно я во сне, но я знаю, что не сплю. Наоборот, все стало таким очевидным, что я понимаю, что вынуждена сделать то, чего так боюсь.
Я направилась в больницу, где лежала донья Хосефина.
Я тихо шла по темным и безмолвным белым коридорам, в которых были слышны лишь жужжание вентиляторов да приглушенные звуки поздней службы в часовне. В построенной на манер испанского монастыря больнице повсюду висели распятия. Я задумалась, религиозна ли донья Хосефина или она давно утратила веру в Бога.
Сестра показала мне, где ее палата. Мне вдруг подумалось, знают ли сестры, что донья Хосефина когда-то была куртизанкой, и что значило это для них или для Самого Господа.
Освещение в палате было тусклым, но я видела ее очень хорошо. Она лежала на кровати, один глаз был закрыт, другой — полузакрыт. Одну руку скрутила судорога, другая то сжималась, то разжималась, цепляясь за простыню, выражая, как мне показалось, сильное огорчение и отчаяние.
Я подошла к кровати и заговорила шепотом. Я сказала ей, что я — та самая светловолосая женщина, друг семьи Ортисов, и что именно я несколько дней тому назад сидела за столом рядом с ней в гостинице.
Я сказала ей, что мне очень жаль, что у нас не было возможности поговорить, что Франческа Ортис кое-что рассказала мне о ее прошлом и что мне хотелось поговорить с ней о ее и о своей жизни.
Я рассказала ей, как приехала в Мериду по звонку Эрнана Кастильо, который теперь мертв, что я отчаянно ищу то, что искал он, для того чтобы злодей, который убил его, получил по заслугам.
Я говорила, что мне трудно будет убедить ее в том, что я говорю правду, но мне очень нужна ее помощь.
— Не знаю, слышите ли вы меня, понимаете ли, но если можете, — говорила я, беря ее здоровую руку, — попытайтесь поговорить со мной. Сожмите один раз, если хотите сказать «да», и два раза, если — «нет».
Я почувствовала, как она слабо пожала мою руку. Одно пожатие — «Да».
— Он говорил вам, чего он искал? — спросила я.
«Да».
— Вы не можете сказать мне, что это. Это была книга? — снова спросила я.
«Да».
— Это редкая книга?
«Да».
— Одна из книг «Чилам Балам»? — спросила я, вспомнив слова Антонио.
Два пожатия — «Нет».
— Но это книга майя.
«Да».
— Грасиас, — сказала я ей.
В дверях появилась сестра.
— Уходите, — сказала она. — Ей необходим покой.
Я повернулась, чтобы уйти, но затем снова подошла к ней.
— Сегодня прочитали завещание дона Эрнана. Он оставил вам обручальное кольцо своей матери, — почти беззвучно произнесла я.
Уходя, я заметила в уголке ее здорового глаза слезу, которая медленно стекала по щеке. Я погладила ее по руке.
— Обещаю, что приду к вам еще раз, — только и смогла сказать я.
Чуэн
Приглашение, лежавшее в конверте из тисненой тонкой бумаги, сообщало, что сеньор Диего Мария Гомес Ариас и Шейла Страттон Гомес просят об удовольствии видеть меня у себя дома за ужином этим вечером.
Вряд ли приглашение в резиденцию Гомесов принесли сегодня. Справедливости ради следует заметить, что если бы я выходила и входила в отель через переднюю дверь, как все, я бы увидела приглашение тогда, когда его и прислали, прошлым вечером. Приглашение было доставлено, как мне сообщили, на лимузине с водителем, а когда я отправилась в одно из своих ночных путешествий по Мериде — в больницу к донье Хосефине, кто-то вечером сунул мне это приглашение под дверь. Я ничего не планировала на тот вечер и все еще хотела встретиться с доном Диего, чтобы поговорить с ним о доне Эрнане. А поскольку сегодня был чуэн, день обезьяны, которая по мифологии майя считается артистом, то он годился для встречи с доном Диего, собирателем и покровителем искусств.
Еще считалось, что это хороший день, день обретения знания, и я горячо надеялась на то, что так оно и будет. Я надеялась, что календарь майя разворачивается, как ему положено, и с радостью приняла приглашение.