Шторы были плотно задвинуты, и я сидела на кровати по-турецки, боясь опустить босую ногу на пол, так как мог вернуться тот огромный таракан, прихватив с собой друзей и родню.
Пребывая в усталом и, как я теперь понимаю, мрачном состоянии, я подумала, что должна испытывать чувство родства с существами, делившими со мной эту комнату, поскольку мы испытывали одно и то же стремление спрятаться и забраться в темный угол. Меня вдруг обожгла мысль: чем, черт возьми, я тут занимаюсь и чего я вообще добилась, приехав сюда?
Около девяти часов вечера я надела одежду доньи Хосефины и снова вышла на улицу. Из толпы я наблюдала, как начиналось карнавальное шествие. Оно состояло главным образом из двух платформ. Одна изображала составленную из проволоки и парусины шестифутовую раковину моллюска, покрашенную в ядовито-розовый цвет и установленную в кузове пикапа.
Другая платформа была фургоном фермера, и ее тащил за собой другой грузовик. На платформе несколько людей в костюмах майя изображали ритуал жертвоприношения. Сильно нарушая хронологию, из громкоговорителя на крыше грузовика гремело диско.
Многие из зрителей и сами были в костюмах.
Маленькие девочки были в блестящих платьях и коронах из алюминиевой фольги, их лица были щедро расписаны мамиными румянами и помадой. Они были в восторге.
Люди в костюмах клоунов, усадив детей в корзины на багажнике, ехали на велосипедах, летали воздушные шары, шли люди в причудливых головных уборах на любой вкус. Гуляющие танцевали прямо на улицах. Я с завистью наблюдала за ними. Мне хотелось, чтобы сейчас было другое время или место, а я была бы свободной и могла веселиться вместе с ними.
Вдруг наступила тишина, затем послышался какой-то нервный смех. С боковой улочки вышел кто-то в одеянии священника, сопровождаемый людьми, одетыми в армейский камуфляж с игрушечными винтовками из фанеры. Их лица скрывали черные маски.
— «Дети Говорящего Креста», — шептали люди, и скоро из толпы послышались редкие аплодисменты. Мужчины подняли свои винтовки, салютуя, и присоединились к хвосту шествия.
Следом появилась федеральная полиция, и я поспешно отступила на одну из темных боковых улочек, чтобы не попадаться на глаза полицейским. Только я сделала это, как увидела, что полицейские догнали людей в костюмах повстанцев. Несколько человек, предположительно те, кто аплодировал «Детям», засвистели, когда полиция проходила мимо. Я не стала тесниться вперед, чтобы посмотреть, что произошло, но посочувствовала тем, у кого хватило храбрости изображать повстанцев. У федеральной полиции, похоже, не было чувства юмора.
Стараясь держаться на некоторой дистанции от полиции, я двинулась по одной из боковых улочек, расположенной в менее благополучной части города. Я не могла точно определить, где я нахожусь, но, завернув за угол, я очутилась на маленькой площади с милым деревцом и деревянной скамьей в центре.
С одной стороны площади находилось кафе с большой площадкой для барбекю. Дым от барбекю заполнял площадь, и пахло чем-то вкусным. Я поняла, что хочу есть, и направилась к кафе.
Кафе, с видом на площадь и крышей из переплетенных пальмовых листьев, называлось «Пахарос» — «Птицы», на мой взгляд, без всякой видимой на то причины. Постоянные посетители места были главным образом белые, европейцы и американцы, которых сразу узнаешь по бейсболкам и ковбойским сапогам. Американки были в жилетках с бахромой, коротких юбках и женских ковбойских сапогах. В глубине кафе стоял старомодный музыкальный автомат: из колонок доносились стоны Вейлона Дженнингса.
Я села за небольшой столик в углу и прислушалась к группе сидящих по соседству мужчин, которые обсуждали свои приключения в Наме. Похоже, я нашла место, где по вечерам любили собираться бывшие патриоты, проживающие в этой местности. По крайней мере, моя белая кожа здесь не привлекала ничьего внимания.
Официантка, не дожидаясь моего заказа, принесла пива, а затем предложила мне самой набрать еды. Я направилась к барбекю, и высокий американец, вероятно владелец кафе, в ковбойском прикиде, который, похоже, был здесь чем-то вроде униформы, и, несмотря на темноту, в зеркальных солнцезащитных очках, подал мне что-то завернутое в банановый лист, подогретую тортилью и немного пережаренные бобы.
В листе был цыпленок в остром красном соусе. Я жадно набросилась на еду, пальцами подчищая остатки. Официантка улыбнулась, глядя на меня.
— Это все, что у нас есть, — сказала она. — Возьмите еще.
Я поблагодарила ее, но вспомнила, что в записке назначила Изе время, поэтому ответила, что я просто посижу, допью пиво, и попросила ее показать мне, откуда можно позвонить. Она указала мне на темный угол.