— Белый Медведь! — кричали вместе влахаки и масриды, их боевой задор усилился в этой странной полутемноте.
Ничто не могло устоять перед ними. Они гнали дирийцев вниз по склону, в руки троллей. В беспорядочном бегстве их враги становились жертвами огромных существ, которые, словно тени, в сумерках солнечного затмения беспощадно собирали кровавый урожай.
Когда затмение закончилось и тролли наконец упали на землю, сраженные лучами, армия империи уже бежала сломя голову от страны между гор.
77
Натиоле даже сам себе не мог точно объяснить, что чувствовал при виде лежащего в гробу отца. Он помогал омывать воеводу, расчесывать его волосы и одевать в самые лучшие одежды, как того требовала традиция. Если бы не бледность кожи, можно было бы подумать, что тот всего лишь спит. Его черты были спокойными, расслабленными, как у человека, который после тяжких трудов наконец нашел покой.
Натиоле едва мог осознать потерю, пока он видел лишь очертания настоящей боли. Он слышал голоса других влахаков, но их слова оставались странно зашифрованными для него. Стен, воевода страны, почитаемый, любимый — мертв?
Натиоле всегда воспринимал его существование как должное, столь же неизменное, как сами Соркаты. Черты отца расплылись, когда на глазах у юного влахака выступили слезы. «Это несправедливо. В час нашего самого большого триумфа у страны забрали самого лучшего человека. А у меня — отца». Эта мысль была эгоистичной, и он знал об этом. Рожденной беспомощностью, которая овладевала им. И юноше не удавалось справиться с этим чувством. Со всей очевидностью, со всем ужасом, со всем отчаянием Натиоле осознал жестокую правду: еще так многому хотел он научиться у Стена. «Ты оставляешь мне большое наследство, а я не знаю, подхожу ли для этой роли».
— Доброго пути тебе, отец, — наконец прошептал он.
Он подождал несколько мгновений, так как голос отказал ему.
— До встречи на темных тропах.
Когда он развернулся, то увидел в дверях брата. Ионнис зашел в комнату так тихо, что Натиоле не заметил этого. Его глаза тоже покраснели. Натиоле положил младшему брату руку на плечо и немного сжал его. Потом он молча отвернулся и вышел, чтобы Ионнис мог тоже спокойно попрощаться.
Натиоле вышел из комнат Стена и направился во двор. С Соркат еще тянуло прохладой, но весна уже ринулась в наступление полным ходом, и скоро наступит лето.
Во внутреннем дворе собралось много людей. Скорбящие, которые хотели оказать последнюю честь воеводе, а также те, кто уже сейчас искал внимания старшего сына Стена, чтобы изложить свои заботы новому правителю. «Как ты только выдерживал все это?» — спросил мысленно Натиоле — не в первый раз со дня смерти отца.
Здесь, в Теремии собирались все: вельможи, богачи и могущественные люди страны, гонцы и торговцы из Турдуя, влахаки, масриды, сцарки, и все они искали совета и поддержки у воеводы.
Поддавшись импульсу, Натиоле прыгнул через три ступеньки, которые вели к новому главному залу. Здание было отстроено, хотя его еще не украсили, но уже скоро они смогут здесь разместиться, вспоминать Стена сал Дабрана, рассказывать истории и хранить память о нем.
— Я благодарю вас всех за то, что вы пришли! — крикнул юный влахак так громко, что все обернулись к нему. — Уже скоро дворецкий отведет вас к отцу, чтобы вы все могли оказать ему последнюю честь.
Раздался гул сотен голосов, многие кивали. Они не ожидали большего от него, еще нет, и хотели уже отвернуться. Но Натиоле еще не закончил:
— И я хочу сказать от лица воеводы, который лежит там, мертвый, наверху…
Этими словами он вернул внимание людей.
— Мой отец, несмотря на свое военное прошлое, всегда искал мира для нашей страны. Он заключал соглашения, договаривался о компромиссах. Он мог сопротивляться угнетателям, и он знал ужасы войны, от которых хотел уберечь нас.
Широким жестом юный влахак обвел всех присутствующих.
— Он принес нам свободу. И благополучие. Он создал такую страну, в которой целое поколение смогло вырасти без войны. И это принесло ему новых врагов.
В Натиоле запылал гнев:
— Влахаки убивали влахаков! Поджигатели войны и убийцы сделали все для того, чтобы разрушить мир в нашей стране! Мы чуть не начали снова уничтожать друг друга. Масриды на влахаков, братья на сестер. Мы чуть не ввязались в войну, которая обескровила бы землю и растоптала все то, ради чего жил Стен сал Дабран!