Закончив свой ужасающий рассказ, работница немного постояла на месте в молчании, а затем под звук бурных восклицаний рухнула наземь, распластавшись в неестественной позе. К ней тут же со всех сторон сбежались люди, тесно обступили её, сомкнулись в круг. Никто не мог понять, жива она или нет — паника, леденящей волной накатившая на разумы каждого, набирала обороты, а значит, разобрать что-либо представлялось крайне трудным, а может, и вовсе невероятным.
Но Эмма, не ставшая вступать в ряды переполошившихся, сохраняла спокойствие. Пока все кричали, метались, суетились, целенаправленно пытаясь выяснить причину внезапного падения работницы, Колдвелл покорно выполнила свои обязанности, которых, как и всегда, было немало. Равнодушие снова одолело девушку, и разрушить его в тот момент не могло ничто: ни всеобщая паника, ни высокая вероятность её же гибели в один из ближайших моментов.
И так бы она, наверное, и не узнала, что произошло с той несчастной работницей, если бы не дружное восклицание, внезапно разнесшееся по всей ферме:
— Она жива! Жива! — обрадовались люди, что тесным кольцом стояли вокруг упавшей девушки.
Да, работница была жива, и причиной, по которой она рухнула наземь, скорее всего, стало излишнее эмоциональное напряжение — уж очень она испугалась, описывая тот неординарный случай. Это радовало. Радовало по большей части тех, кто не задумывался, что весь её рассказ — чистейшая правда, а количество происшествий, подобных тому, неустанно увеличивалось, и, если никого из работников фермы они ещё не затронули, это не значило ровным счётом ничего.
Возможно, в ближайшем будущем скромных жителей деревни, работавших на ферме, ждало нечто гораздо более страшное, нечто безумное, разрушающее семьи, сносящее абсолютно всё на своём пути, приводящее к непоправимым последствиям — Эмма осознавала это, но не считала чем-то экстраординарным, создающим повод для опасений. «Такова судьба, а с ней бороться не следует. Если человечеству суждено погибнуть в одно из ближайших мгновений, значит, так будет, значит, этого не избежать — следует просто смириться и спокойно ждать рокового часа», — думала Колдвелл, наблюдая за тем, как наивные люди, ободрённые радостной новостью, помогали подняться девушке, всполошившей их своим падением.
Вечером же, когда Эмма возвращалась с работы, до её слуха вновь донеслись душераздирающие крики, говорившие об очередном происшествии. Но ничего проверять Колдвелл не стала, сочтя это бессмысленное занятие пустой тратой времени, которая всё равно бы ничего не принесла ни ей, ни людям. Девушка уверенным шагом двинулась в сторону дома, стараясь игнорировать всякие мысли — так было лучше, ведь так её ничего не тревожило, и ничего не выводило из апатичного равновесия.
В родном жилище ничто не изменилось. Картина, раньше снившаяся Эмме только в кошмарных и неприятных снах, представляла её обыденные условия, а никаких происшествий, связанных с мистической организацией, там не произошло. А может, и произошли — девушка не ведала и, жутко вымотавшаяся за рабочий день, не желала узнавать. Она просто хотела выспаться, не думая абсолютно ни о чём, на некоторое время позабыв о собственном существовании и, конечно, выбросив из головы информацию о постепенном разрушении мира.
Если бы Эмма жила прежней жизнью, она бы непременно воспользовалась средствами массовой информации, чтобы узнать подробности и причины загадочных напастей, но теперь ей, руководствовавшейся другими принципами, это было не нужно. Совершенно не нужно.
Приведя себя в порядок и запершись в спальне, девушка легла на кровать и, равнодушно глядя в местами потрескавшийся потолок, всё же задумалась, вот только не о страшной деятельности таинственной организации, а о собственном красивом, но поистине недосягаемом прошлом. Картины, чудесные и яркие, вновь представали перед глазами Колдвелл, отчего та невольно улыбалась — улыбалась невесело, но так же искренне, как это делала та беззаботная, не помятая жизнью девчушка.
А тем временем мир постепенно рушился, не выдерживая натиска неведомой силы, вероятно, возраставшей с каждым мгновением.
========== Глава 9 ==========
Странные события по-прежнему повергали весь мир в немыслимый шок, но Эмма, отгородившаяся от всего, продолжала с уверенным ажиотажем убеждать себя, что ей всё это неинтересно, что всё это — лишь прихоти судьбы, немилостивой, беспощадной. Семейные проблемы, количество которых порядком прибавилось, Колдвелл также пыталась игнорировать, избегая любых контактов с родителями.
Томас же явно задумывался, что делать с Роуз. Он не мог решиться на убийство, но в то же время, несмотря на все ссоры, переходившие в драки, не желал оставлять её в этом мире, отказывался видеть, как она мучается, как терзает саму себя, как медленно уходит из реальности, отдаваясь в цепкие лапы безумия — всё это было видно даже невооруженным глазом. Сколько бы он ни пытался демонстрировать своё безразличие, сколько бы ни притворялся, что такая фигура, как Роуз, в его жизни отсутствует — Эмма всё видела, всё понимала, но не желала вмешиваться. Такова судьба. Она всё и рассудит по своим местам.
Между тем на работе до слуха Эммы всё чаще доносились разговоры, затрагивавшие необъяснимые напасти. Работники фермы, практически ничего не знавшие, уже предполагали, строили прогнозы, а порой даже уверенно утверждали, что участь мира печальна, конец настал и не спасись никому. Случалось, что, делясь друг с другом очередной фатальной новостью, они внезапно впадали в панику и, широко раскрыв глаза, начинали с чуть ли не животными криками метаться вдоль фермерских угодий. Это выглядело дико, откровенно дико — но только не для Эммы. Она словно обитала отдельно от обезумевшего общества, наедине с животными, за которыми ей поручили следить, ухаживать, наблюдать. И с ними ей было лучше, намного лучше, проще и спокойнее.
Но однажды судьба распорядилась так, что, возвращаясь с работы, девушка вновь совершенно случайно наткнулась на того странного миловидного юношу, сначала выведшего её из обжигающих огненных объятий, а затем по неизвестным причинам решившего побеседовать с ней на животрепещущие темы.
Они встретились неподалеку от фермы, посреди узенькой тропинки, петлявшей вдоль густо заснеженной местности — так неожиданно, глупо, неловко. Незнакомец дружелюбно улыбнулся Эмме, кинув на неё многозначительный взгляд, но та не откликнулась — лишь попыталась притвориться, что не увидела, не заметила его среди множества похожих друг на друга лиц. У неё отсутствовало всякое желание беседовать, а тем более с ним, ведущим себя так странно, пытающимся доказать, навязать её свою весьма наивную и неубедительную точку зрения.
Но не вышло: незнакомец приблизился к ней и, тепло поприветствовав, начал ненавязчивую беседу. Теперь уже Эмме, ощутившей ту самую досадную скованность, ничего не оставалось делать — только отвечать, неохотно, односложно, лаконично, но отвечать, так как игнорировать его слова ей попросту не позволяло воспитание.
Их беседа поначалу не задавалась, и Эмма, порядком заскучавшая, хотела поскорее попрощаться, направиться в сторону дома, оставив своего странного собеседника, как вдруг осознала, что не желает — ей интересно, что будет дальше. Какой-то частичкой своего сознания, не захваченной губительной апатией, она жаждала выяснить многое, несмотря на то что с точностью не осознала, что именно: просто понять, кто он, зачем, с какой целью и почему оказался в этой деревушке и, наверное, как связан с таинственными мировыми напастями. Если связан, кончено.
— Пожалуй, наши встречи неслучайны, — словно прочитав мысли собеседницы, произнёс незнакомец, с нескрываемым любопытством наблюдая за искрящимися снежинками, медленно, монотонно и почти бесшумно падавшими с тяжёлого неба. Сколько мечтательности, сколько искреннего, почти детского воодушевления было в тот момент во взгляде его больших голубых глаз — словно у человека, в первый раз в жизни увидевшего снег, или у некого творца, ощутившего, как просыпается внутри него ласковыми волнами желание творить.