Колдвелл не знала, как поступить. Она прекрасно осознавала опасность нахождения в деревушке, где её прилюдно объявили нечистью, где приказали ей возвращаться в ад, но не могла бросить отца, медленно сходившего с ума.
Целые дни напролёт она проводила в своей тёмной спальне, глядя в окно, рассматривая возвышающееся черным куполом небо, напряжённо думая. Пыталась предугадать будущее.
Но ничего не выходило. Мысли беспорядочно путались, скручивались в клубок, возвращали её к моментам, когда проявились странные способности.
Девушка все ещё не понимала, какую связь она имела с той организацией, ломала голову над тем, кто ещё из жителей мог обладать таким даром: пожар ведь устроила явно не она. И на ту женщину, о гибели которой как-то сообщила Джоанна, и на саму Джоанну тоже напала не она.
А впрочем, может, и она: Эмма ничего не знала об этих способностях, не предполагала, на каком расстоянии они действуют, и, хоть и хотела, ужасно боялась узнавать.
Ночами девушка практически не спала, ворочаясь на неудобной кровати, вспоминая, как схватил её разъяренный хозяин фермы, с тревогой думая, почему её до сих пор никто не нашёл. Он ведь знал, где она живёт, но не искал, не стремился сдать полиции или каким-нибудь охотникам на ведьм. Наверное, боялся, а может, чего-то ждал…
Темнота тихонько подкрадывалась к ней, черным покрывалом опутывала её дрожащее тело — и мысли становились все абсурднее, все беспорядочней, но не приходила заветная сонливость.
Девушка представляла, как вскоре совсем обеднеет её семья. Как отец, сражённый мысленным голосом Роуз, схватится за нож, вонзит его в своё горло, зайдётся хриплыми предсмертными стонами. И все это виделось ей пугающе чётко, и все холоднее становились волны внутренней тревоги.
***
Очередное утро выдалось необычайно ясным по сравнению с тем, что представало глазам жителей в последние дни.
Солнечные лучи пропороли массивные брюхи туч и теперь пронизывали холодные стекла, тянулись к мебели.
Взглянув в окно, Эмма невольно улыбнулась. Что-то тёплое внезапно наполнило её грудь, разлившись по венам сладкой патокой, обвив собою мучительную тревогу.
Ей показалось, будто сражается мир, будто борется с неведомой тварью, что несёт в него разрушенные и боль. Может, скоро все пройдёт, все забудется, успокоится. И лишится она тех способностей, наверное, подаренных ей загадочной организацией.
— Мы справимся, — прошептала Эмма, глядя на голубеющие полосы, обрамлявшие мрачные тучи.
Скрипнула входная дверь, Томас отправился на работу, а Эмма, улыбаясь, стараясь не думать о мрачном, решила, собрав скудные продовольственные запасы, испечь пирог. Девушка не слишком любила готовить, но ей жутко хотелось отвлечься от тяжёлых мыслей и немного порадовать отца.
В ближайшее время Колдвелл, не желавшая сидеть целями днями дома, планировала устроиться на работу. Ей было все равно, куда. Но она не собиралась сдаваться. Она планировала жить дальше, развиваться, стремиться к будущему. Она знала, что все ещё может измениться, в корне измениться. Ничего не кончено.
Целый день она провела за приготовлением пищи и шитьем, к удивлению, наслаждаясь процессом, а вечером осознала, что устала сидеть в неволе. Устала от тесных стен, спертого воздуха, темных комнат, насквозь пропитанных семейной болью.
Девушке захотелось вновь окунуться в недалекое прошлое, в те его чудесные моменты, когда рядом был Мартин. Когда они прогуливалось вдоль озёрного побережья, оживленно разговаривая, делясь мыслями.
Теперь все это казалось Эмме беззаботным. Таким сладостным, словно капельки мёда, пролившиеся на горький стебель. И поистине прекрасным.
Она двинулась в холодный мрак ночи, пронизываемый дрожащим сиянием звёзд.
Озеро мало изменилось: только слой льда, прозрачным куполом нависший над неподвижной водой, стал немного тоньше.
Эмма шумно вдыхала холодный воздух, наслаждаясь уединением, рассматривая сверкающие звезды, прислушиваясь к успокаивающей колыбельной ветра.
Ночь была чудесная, звездная. Такие сладостные моменты особенно любили творцы и романтики, ловившие вдохновение. Муза подкрадывалась, касалась их своими хрупкими незримыми пальцами и нашептывала сладким голосом, что теплом разносился по их воодушевленным существам. Ощущая порывы, они начинали творить, быстро, легко, с удовольствием. И забывали они о настоящей жизни, о суровой реальности, об угрозах, обитающих в бездонном мраке.
Эмма не творила, но камень, что тяготил не душу, казалось, внезапно стал легкой пушинкой. Несмотря на холод, она ощутила тепло, то самое, которое обычно чувствуют вдохновлённые люди.
Ей ужасно захотелось жить, ценя каждое, даже самое мрачное мгновение. И она широко улыбалась, отдаваясь в распростёртые объятия сладостной ночи.
Но вот чьи-то холодные руки обхватили горло Эммы, и знакомый резкий голос, словно глас беспощадной судьбы, произнёс:
— Наивная овца! Тебе бы сидеть в своей грязной норе, а ты по улицам разгуливаешь. Мы ведь узнали, где ты живешь, и следили за тобой от самого твоего дома. Конец близок, нечисть.
Этот голос принадлежал Джоанне, и не было в нем того страха, что охватывал фермера, не было дрожи — только лёгкая тревога, хорошо скрываемая уверенным тоном.
В отличие от Эммы, тщетно пытавшейся вырываться из крепкой хватки неприятельницы, Джоанна была не одинока: судя по голосам, доносившимся сзади, её сопровождали несколько мужчин.
— Давай, Мэлли, ты справишься! Убей эту нечеловеческую тварь! Отомсти за Джима! — подбадривал кто-то из компании.
— Снимать?
— Снимай! — крикнула Джоанна и толкнула Эмму на неподвижный лёд.
Больно ударившись головой, Колдвелл ощутила, как пронизывающе зазвенело в затылке, как острыми лезвиями начала резать все её тело боль.
Эмма пыталась сопротивляться, но Джоанна была сильнее. Поняв её жалкие попытки, Мэлли начала бить свою жертву лицом о неровную скользкую поверхность.
Эмма чувствовала, как касаются её губы льда, как возникает во рту солоновато-горький привкус крови, смешанной с грязью.
Все ближе надвигался мутный туман, все глубже поглощал он в себя происходящее — и медленно, больно, мучительно начинали смешиваться краски.
Эмма все видела, все ощущала, все понимала. Все ещё попыталась сопротивляться, но бесполезно.
Чувствуя запах победы, Джоанна развернула жертву лицом к себе, и та сквозь сгущающуюся пелену увидела её покрасневшее разъяренное лицо, озарённое бледным светом уличных фонарей.
— Ещё все впереди, детка, — усмехнулась Джоанна, словив умоляющий взгляд Эммы. — Я человек жёсткий, и не собираюсь щадить чудовище, которое, к тому же, убило воплотителя моих желаний.
И снова удары. Болезненные, безжалостные, мучительные. Мэлли пыталась головой соперницы пробить неприступный лёд.
Рывок Джоанны — и лёд треснул, холодная вода, смешанная с кровью, наполнила дыхательные пути Эммы, зловеще забулькала в лёгких, сковала горло.
Всплеск, неприятное клокотание, судороги, сведшие беспомощное тело, рухнувшее в студёную воду, — и тьма, вечная, непроглядная. Зловещий, безвыходный мрак, равнодушно ухмыляющийся очередной новоприбывшей.
========== Глава 21 ==========
Эмма Колдвелл открыла глаза и, недоумевая, что с ней произошло, стала оглядываться по сторонам. Тщетно. Туман окутывал девушку мутным пологом, пеленой застилал пространство.
Кругом был мрак, густой, беспросветный, смешанный со все той же маревой дымкой. Он ласково касался тонких рук гостьи, медленно пробираясь по её коже, приближаясь к временно ослепшим глазам.
Девушка ничего не видела, но, кажется, со всех сторон её окружали стены какой-то комнаты. Мрачной, абсолютно безмолвной, поедающий человеческий рассудок, вызывающей в голове пульсацию.
И воспоминания, абстрактные воспоминаний, роящиеся в отяжелевшем разуме, словно назойливые насекомые. Странно. Жутко странно.