— Пошел сам на разведку погоды, — вполголоса пояснил кто-то.
— Продержится минут пять…
— До Чоргуня около десяти…
Все, не сговариваясь, вышли на поле. Время едва подходило к полудню, но казалось, что уже вечер. Мокрая ледяная пыль залепляла глаза, струями растекалась по лицам.
— Больше пяти не продержится…
— И то сядет на фюзеляж. Мог бы и поручить кому-то…
Машина комэска взлетела, пошла над самой землей, цепляясь за облачность. Летчики примолкли. Каждый представлял чуть не зримо: вот на передней кромке крыла появился опасный блеск, пополз языками назад… На козырьке кабины волнистый нарост… Контуры самолета безобразно искажаются, до миллиметра рассчитанные, испытанные в аэродинамических лабораториях формы уродуются, машина теряет устойчивость, обледеневают рули… Выход один — садиться, пока самолет еще сколько-то подчиняется воле пилота, не упуская последних, спасительных секунд, не выбирая площадки, на брюхо…
— Идет! Семь минут…
— Еще три до посадки…
— Если сядет…
— Он сядет. Точненько рассчитал…
— Так семь минут — только до танков…
— До танков — и главное!
— Главное — до…
Комэск продержался пятнадцать минут. Сел на пределе, заметно ковыляя. Спрыгнул с крыла, стащил шлем, отер пот. Посмотрел на часы, пошел к летчикам. Те невольно разобрались в шеренгу.
— Пятнадцать минут, — сказал, подойдя. — Семь туда, семь обратно. Минута над целью. Маловато, конечно, но… Генерал сказал — добровольцев. Знаю, знаю! Полетит Москаленко. Ведомого выбери сам, Георгий.
Георгий вышел из строя, кивнул Ивану Кириченко. Чесноков передал им свой планшет.
— Как только выйдете к своим, садитесь, не тяните!
Пара взлетела, на бреющем скрылась из виду. Комэск и летчики остались стоять на поле. Молчали, то и дело взглядывали на часы. Время, казалось, остановилось…
…Георгий с Иваном на полном газу проскочили мимо немецких окопов, ведя огонь из всех стволов, загоняя в щели вражеских пулеметчиков и пехоту. Верхний Чоргунь, высота… Из траншеи взлетают вверх бескозырки, шапки. В изморосной дымке — еще высота, поменьше. Вон они, гады! Хищно высовывая стволы, прячутся на обратном склоне. Между ними сто метров. Не меняя высоты, рискуя задеть фюзеляжем башню, Георгий устремляется на один танк, Иван на другой…
…Из двери землянки высовывается телефонист:
— Товарищ майор, генерал…
Чесноков впрыгивает в землянку, хватает трубку.
— Спасибо, майор! Сожгли танки ваши ребята! Всадили эрэсы прямо в броню, только что позвонил командир бригады. Просит передать благодарность… — Голос в трубке на секунду замолкает. — Не слышно, не летят?
Майор высовывается наружу, вслушивается. Смотрит на часы. Семнадцатая минута…
— Я доложу, товарищ генерал… Минутку! За дверью мертвая тишина, затем крики:
— Летят! Летят, товарищ майор!..
— Доложу! — кричит в трубку майор и выскакивает наверх.
Здесь снова тишина. Все прислушиваются — оба? Появляется один. Затем второй. У Москаленко не выпущено шасси. Ковыляет? Нет, дает сигнал ведомому: "Садись. Ухожу на второй круг".
— Вот человек! Завел на посадку Ивана, а сам…
— А как иначе!
Выжимая из мотора все, что возможно, Москаленко ушел обратно в серую муть. Кириченко сел на шасси. Отрулив с полосы, выскочил, поднял голову к небу…
Самолет появился, все закричали ура — под фюзеляжем видны были выпущенные колеса. Комэск впрыгнул в кабину полуторки-стартера, понесся в конец полосы. Когда подъехал, Георгий уже стоял под обледенелым крылом машины.
— Задание выполнено, товарищ майор!
— Знаю, знаю! Спасибо тебе! От эскадрильи, от моряков… От всего Севастополя, брат, спасибо!
В январе сорок второго года на «чайках» установили радиостанции. Это было неоценимым подарком. Особенно в зимние месяцы, в приморской зоне, где хорошая видимость — тоже редчайший подарок.
В один из этих дней звено Москаленко прикрывало боевые порядки пехоты. Появилось одиннадцать пикировщиков Ю-87. Шли намного ниже.
— Пропустим, — передал Георгий ведомым, явно наслаждаясь возможностью управлять боем. — Пора! — подал следующую команду. — Заходим с хвоста.
Выбрали цели, спикировали. Москаленко зашел в хвост одному из «юнкерсов» и первой же очередью вогнал его в землю. Кириченко поджег второго. Снова набрали высоту. Немцы, освобождаясь от груза, повернули на северо-запад.
— Берите в клещи крайнего! — приказал Георгий ведомым. — Я атакую переднего.
Выполнив переворот, Кириченко и Тюленин зажали гитлеровца с обеих сторон, приблизились. Пулеметы заработали одновременно. Бомбардировщик загорелся, потянул хвост к земле. Москаленко длинной очередью прошил ушедший вперед «юнкерс».
Юркие, маневренные «чайки» атаковали врага со всех сторон. Уже несколько фашистских машин догорало на земле. Москаленко догнал и сбил еще одного…
Кончились боеприпасы, стрелки бензиномеров приблизились к нулю.
— Домой! — скомандовал Москаленко. — Молодцы, ребята!
— Ты, командир, молодец!
На аэродроме Иван Григорьевич обнял Георгия.
— Ну как, можно бить врага и на «чайке»?
— Для Севастополя самая подходящая машина, товарищ комиссар! Теперь, когда у нас рации, можем потягаться и с «мессерами»…
Ждать долго не пришлось.
В середине февраля в порт вошел большой танкер, стал в Северной бухте, чтобы перекачать в береговые емкости доставленное горючее. Звено Москаленко вылетело на его прикрытие.
Держались с таким расчетом, чтобы перехватить противника на подходе.
— Впереди по курсу, — доложил Тюленин. — Видишь, командир?
— Вижу!
Двенадцать Ю-87, над ними «мессершмитты». Доложил на землю. Через несколько минут услышал голос своего друга Михаила Кологривова:
— Жора, держись, иду на помощь!
Главным было не дать «юнкерсам» прицельно сбросить бомбы. Москаленко развернулся на них. Четверка «мессеров» бросилась на него. Тюленин ловким маневром сумел зайти им в хвост, гитлеровцы отвернули. Георгий с Иваном стремительно зашли на «юнкерсы», расчленили их строй. Подошел Кологривов, сменил Тюленина у «мессеров». Все звено Москаленко атаковало бомбардировщики. Те начали сбрасывать бомбы, не успев лечь на боевой курс. Москаленко поймал одного в перекрестие, сбил. Кириченко сбил второго. Затем все вернулись к Кологривову, помогли его звену обратить в бегство «мессеры». Освободившись, звено Кологривова догнало «юнкерсы» и тоже увеличило свой боевой счет на два сбитых самолета…
На аэродроме летчиков встретил командующий ВВС Черноморского флота генерал-майор авиации Николай Алексеевич Остряков. Поздравил, расцеловал их. А молодому истребителю Шелякину, сбившему в этот день Ю-88, прорвавшийся к Севастополю, подарил свой именной пистолет.
К вечеру в эскадрилье появился боевой листок:
"Авиаторы! Бейте врага так, как его сокрушают летчики звеньев Георгия Москаленко и Михаила Кологривова. Сегодня от их метких очередей рухнули на землю четыре Ю-87!"
И вновь — наземные цели.
В один из ярких, солнечных дней начала марта Георгий с Иваном вылетели на разведку шоссе Симферополь — Севастополь. Обнаружили автоколонну. Впереди бензовоз буксировал крытую штабную машину. Развернулись, спикировали на него. Пылающий бензин хлынул на шоссе, обе машины загорелись. Колонне свернуть некуда: справа гора, слева обрыв. Летчики раз за разом заходили на цель. Через четверть часа все было кончено. Реактивные снаряды и пулеметные ливни превратили технику врага в сплошное дымящееся крошево, по сторонам валялись десятки трупов…
Вместе с мастерством росла и отвага, обдуманная, точно рассчитанная дерзость.
Как-то в воздухе Москаленко заметил, что два «мессершмитта» атакуют тройку возвращающихся с бомбежки пикировщиков Пе-2. В баках его машины почти не оставалось горючего, в пулеметных лентах — ни одного патрона. И тем не менее он бросился в лобовую. Нервы у гитлеровцев не выдержали, они отвернули, удрали. Вечером с аэродрома Херсонесский маяк позвонил известный в Севастополе летчик Иван Корзунов, горячо поблагодарил за выручку…