Таонкрахт прибыл через полчаса, заспанный и хмурый, как зимнее небо над Лондоном. Житейский опыт подсказывал мне, что его мучает тяжелое похмелье, но мужик держался молодцом. По крайней мере не хватался за голову и не спрашивал у кого-то невидимого в районе потолка, за что ему ниспослано такое наказание. Мрачно осмотрел мертвое тело – я отметил, что он старается не приближаться к покойнику на расстояние вытянутой руки, – и изумленно уставился на меня.
– Ты одолел Хинфу,[9] Маггот! Что ж, значит, ты куда могущественнее, чем здешняя нечисть. Мне повезло! Йох! Унлах![10]
– А уж мне-то как повезло! – ехидно откликнулся я. – Кто такой этот Хинфа? И почему он, собственно говоря, умер? Думай что хочешь, но у меня и в мыслях не было его убивать. Он пел мне такую хорошую песню… Кого я действительно собирался убить, так это твоего спокойноношного, но пройдоха вовремя смылся…
– Хинфа пел тебе песню? – изумленно переспросил Таонкрахт. Потом понимающе кивнул: – Наверное, он хотел убить тебя взглядом. Я слышал, что самые могущественные Хинфа убивают, не прибегая к оружию. Выходит, это правда. У него нет при себе ничего, кроме священного жезла…
– Ты имеешь в виду этот прутик? – оживился я. – Неприятная игрушка. Я его потрогал. Ничего особенного, конечно, но мне не понравилось!
– Ты прикасался к жезлу Гремблех?[11] – уважительно переспросил Таонкрахт. – А знаешь ли, что в это мгновение против тебя должна была обратиться вся сила Сох?
– Прямо-таки вся? – усмехнулся я. – Ну, значит, не так уж ее у них много! Меня, правда, слегка встряхнуло – но это все… А с чего ты вообще взял, что он хотел меня убить? Никогда не видел, чтобы убийцы вели себя таким образом! Он просто стоял рядом со мной и пел… Вернее, не то чтобы по-настоящему пел, а издавал монотонные звуки, весьма, надо сказать, приятные для слуха.
– Хинфа появляются только затем, чтобы убивать, – внушительно сказал Таонкрахт. – Нет никаких иных причин, которые могли бы заставить Хинфа войти в человеческое жилище… Думаю, он умер потому, что никто не может убить такого могущественного демона, как ты, и его сила обернулась против своего обладателя.
Сделав сей глубокомысленный вывод, Таонкрахт внезапно помрачнел и объявил:
– Теперь мне придется крупно поссориться с Сох! Не было еще такого, чтобы их убийца появлялся в замке альганца без разрешения хозяина… А я – не простой альганец, не какой-нибудь задрипанный шархи[12] без кола и двора! Я – Великий Рандан Альгана!
Он очень быстро заводился: лицо раскраснелось, глазищи бодро полезли из орбит. Еще немного, и дядя, пожалуй, начал бы крушить мебель. Думаю, его сдерживало только мое присутствие.
– Прежде чем ты отправишься ссориться с этими, как их… Сох, скажи, могу ли я помыться? – вежливо осведомился я. – Мне это совершенно необходимо. И еще жрать хочется. Да, исамое главное. Объясни мне раз и навсегда, где у вас туалет?
– А тебе это тоже необходимо? – изумился Таонкрахт. – Воистину загадочна и непостижима твоя природа!
– Необходимо, – признал я. И понял, что придется придумать какое-то простое, разумное объяснение этого, с позволения сказать, феномена, дабы обитатели замка раз и навсегда уяснили, что моя демоническая природа не освобождает их от некоторых обязательств.
– Обычно я выгляжу, как жидкий огонь, и действительно не нуждаюсь ни в еде, ни в питье, ни в уборных, – сказал я. – Но поскольку ты что-то перепутал, когда читал свое дурацкое заклинание, я появился в твоем доме в человеческом теле. Что тут непонятного?
– Прости меня, Маггот, – кротко отозвался Таонкрахт.
Я так и не понял, за что он просил прощения: за ошибку в своих треклятых заклинаниях или за то, что мне пришлось столкнуться с бытовыми неудобствами.
– В твоей спальне всегда будет стоять великое множество самых лучших, самых драгоценных ночных горшков, – пообещал он. – И я прослежу, чтобы кравчие не забывали их опустошать.
Я прыснул: до сих пор мне всегда казалось, что кравчий – это тот, кто наливает вино, а не выносит горшки. Впрочем, в Мире, который озарен светом трех солнц, могли твориться еще и не такие недоразумения!
– Ладно, – все еще улыбаясь, сказал я, – с горшками вроде разобрались. Я уже понял, что на постройку канализации вашего могущества пока не хватает. А как насчет ванной? Если я не помоюсь, я начну впадать в ярость, примерно через полчаса, а то и раньше!
– Тебе постоянно нужно остужать свой жар, – понимающе кивнул Таонкрахт. – А я-то еще удивлялся, что ты все время требуешь воды…
– Остужать свой жар, вот именно, – обрадовался я. Мне, можно сказать, повезло: рядом с Таонкрахтом не приходилось напрягать воображение, выдумывая какие-то головокружительные подробности физиологии демонов: он и сам отлично справлялся.
– У меня есть хорошая большая ванна, – сообщил мой гостеприимный тюремщик. – Я сам иногда испытываю потребность освежить в ней тело. Думаю, она тебе понравится. Я прикажу слугам наполнить ее холодной водой…
– Ни в коем случае! – запротестовал я. – Только теплой! И сначала они должны хорошенько ее вымыть.
– Вымыть – что? Воду? – изумился он.
– Да нет, ванну…
У меня уже голова кругом шла от нашего идиотского диалога.
– Хорошо, все будет, как ты хочешь, – поспешно согласился он. – Но на это уйдет около получаса… Ты сможешь подождать, не впадая в ярость?
– Я попробую, – пообещал я. – Полчаса как-нибудь продержусь… И скажи своим слугам, что они должны готовить для меня ванну каждый день, утром и вечером… Да, и еще: у вас принято чистить зубы?
– А как же, – с готовностью отозвался он. Достал с одной из полок склянку толстого стекла, наполненную прозрачной красноватой жидкостью, и протянул ее мне. – Возьми немного, прополощи рот. Это очень хорошее средство. Только не глотай: если уж у тебя человеческое тело, живот может прихватить от такого пойла!
Я недоверчиво покосился на склянку, но потом вспомнил, как быстро исцелила меня давешняя чудесная мазь от ожогов, и решил, что местной фармацевтике, пожалуй, вполне можно доверять. Красноватая жидкость пахла медом и мятой одновременно, ее вкус тоже оказался приятным и освежающим.
Я прополоскал рот, огляделся, понял, что выплюнуть полоскание некуда, и вопросительно посмотрел на Таонкрахта. Он понял мою проблему и указал на окно. Я пожал плечами: уж если хозяин дома разрешает заплевывать свой двор, ему же хуже! – подошел к окну и наконец-то избавился от жидкости. К моему изумлению, она была уже не розовой, а темно-зеленой, а соприкоснувшись с пыльными камешками, которыми был вымощен двор, зашипела, как разъяренная гадюка, и испарилась, оставив на камнях едва заметные следы ожогов.
– Ничего себе! – присвистнул я.
– Это значит, что тебе досталось человеческое тело с больными зубами, Маггот! – заметил Таонкрахт. – Как это может быть?.. Впрочем, тебе повезло: теперь твои зубы будут очень долго оставаться здоровыми. Гораздо дольше, чем тебе понадобится сохранять этот облик, я уверен!
– Вот это, я понимаю, чудо! – одобрил я. Это была первая хорошая новость с тех пор, как я очнулся в камине Таонкрахта, и я преисполнился благодарности. – А ты молодец, сэр Таонкрахт! Сам изобрел это зелье?
– Ну, кое-что осталось от Ургов, – неохотно признался он. И гордо добавил: – Но я тоже над ним поработал. Зелье Ургов было очень невкусным, и его надо было носить во рту несколько часов кряду.
– Да, несколько часов – это неприятно. Так что ты действительно молодец, – улыбнулся я.
Сообщение о том, что у меня не осталось ни одного больного зуба, здорово подняло мое настроение. Вообще-то у меня железное здоровье, но злодейские зубы и их верные друзья стоматологи не раз умудрялись испоганить мою распрекрасную жизнь!
– Может быть, ты хочешь поесть, пока мои слуги будут греть для тебя воду? – предложил Таонкрахт. – Я сам как раз собирался позавтракать. Потом мне будет не до того: думаю, посланцы Сох заявятся сюда, чтобы забрать своего мертвого, а я собираюсь излить на них свой гнев.
10
В переводе с языка кунхё это восклицание означает: «Хорошо! Да будет так!» Но дословный перевод не способен адекватно передать эмоциональное содержание фразы, поэтому здесь и далее автор намерен воспроизводить это характерное восклицание в его первозданномвиде.
11
Гремблех – волшебный жезл, с помощью которого все члены касты Сох могут мгновенно связаться друг с другом.
12
Шархи – знать Земли Нао делится на следующие касты: