Выбрать главу

Юрий Манн

Гнезда русской культуры (кружок и семья)

© Ю.В. Манн, 2016,

© ООО «Новое литературное обозрение», 2016

Введение

В чем актуальность проблемы, сформулированной в подзаголовке этой книги, – «кружок и семья»?

В обычном представлении – главным образом так называемого широкого читателя, но нередко и специалистов, преподавателей, научных работников и т. д. – развитие литературы мыслится как деятельность отдельных ее представителей – правда, нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. (например, романтизма или постмодернизма). Если же заходит речь о «личных» связях и контактах, то подразумеваются преимущественно взаимовлияния и преемственность или же, напротив, отталкивание и полемика.

Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. Конечно, и в рамках этих объединений важен фактор влияния и полемики, равно как и принадлежность к определенному направлению. Но не меньше имеют значение факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. Все это порождало ту естественную, живую среду, которую Дмитрий Сергеевич Лихачев назвал экологией культуры.

В отечественной науке инициатива постановки и обстоятельного разбора этой проблемы связана с известной книгой: Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. Л., 1929 (недавно под тем же названием книга была переиздана – выходные данные М.: Аграф, 2001). Каждый из упомянутых здесь видов связи, в свою очередь, мог подвергнуться дифференциации, прежде всего временнóй – например не просто вечера, но «вечера В.А. Жуковского», не просто субботы, но «субботы С.Т. Аксакова», «среды Н.В. Кукольника» и т. д. Каждый из этих видов привносил в художественное многоцветье эпохи свою неповторимую, живую краску. Хорошо известны и более сложные случаи, когда феномен дружеского общения усиливался фактором кровной, родственной, генетической близости, как это было в семье Аксаковых, ставшей ярчайшим, неповторимым явлением русской культуры. Но не будем забегать вперед…

Часть первая

Кружок

Весть из Италии

В 1840 году, в ночь с 24 на 25 июня, в небольшом итальянском городке Нови, что в сорока милях от Генуи, умер один приезжий. Это был иностранец, русский, еще совсем молодой, лет двадцати семи.

Имя умершего – Николай Станкевич – жителям городка ничего не говорило. Он не был известным политиком, полководцем, актером, писателем или какой другой знаменитостью.

Временно, до отправки на родину, Станкевича похоронили в Генуе. А в Берлин (где находились русские друзья Станкевича) и в Россию потянулись письма с горестной вестью.

Действие этой вести оказалось потрясающим.

«Нас постигло великое несчастие… Едва могу я собраться с силами писать. Мы потеряли человека, которого мы любили, в которого мы верили, кто был нашей гордостью и надеждой». Эти слова написал из Берлина Иван Сергеевич Тургенев, в будущем один из самых знаменитых русских писателей.

«Кто из нашего поколения может заменить нашу потерю? – спрашивал Тургенев. – Кто, достойный, примет от умершего завещание его великих мыслей и не даст погибнуть его влиянию, будет идти по его дороге, в его духе, с его силой?.. Отчего не умереть другому, тысяче другим, мне например?»

Письмо Тургенева было обращено к Тимофею Николаевичу Грановскому, талантливому историку, профессору Московского университета.

Узнав о случившемся, Грановский в свою очередь написал другу Януарию Неверову: Станкевич «унес с собою что-то необходимое для моей жизни. Никому на свете не был я так обязан: его влияние было на меня бесконечно и благотворно».

Так от одного к другому шла печальная эстафета, находя у каждого глубокий сердечный отклик.

Смерть Станкевича переживалась и как личное горе, и как общественная утрата. Белинский так и назвал эту потерю – «великой утратой».

Что же послужило основанием для такой оценки? Какие труды Станкевича ее подсказали?

Пытаясь ответить на этот вопрос, мы не без удивления замечаем, что таких трудов в общем и не было.

Семнадцати лет Станкевич напечатал отдельной книжкой трагедию «Василий Шуйский» – довольно посредственное, вялое произведение. Автор, к чести своей, вскоре это понял и принялся выискивать в книжных лавках экземпляры трагедии, с тем чтобы предать их уничтожению. Совсем как молодой Гоголь, который двумя годами раньше опубликовал – под псевдонимом В. Алов – поэму, или, как гласил подзаголовок, «идиллию в картинах», «Ганц Кюхельгартен», но вскоре, спохватившись, скупил и сжег почти весь тираж…