Однако случай с «Василием Шуйским» – не тот, что с «Ганцем Кюхельгартеном». Гоголь тщательно скрыл тайну своей первой книжки, литературный мир узнал об этом только после его смерти. Станкевич, опубликовавший трагедию под своим именем, и не думал открещиваться от малоудачного детища. Друзья одно время подтрунивали над Станкевичем, называя его «Василием Шуйским». И Станкевич, превозмогая обиду, готов был вместе с другими посмеяться над своей неудачей.
Но, увы, существовало и другое различие между двумя авторами. Уже второй книгой Гоголь неизмеримо возвысился над своим литературным дебютом: это были знаменитые «Вечера на хуторе близ Диканьки». О последующих художественных произведениях Станкевича – стихах, песнях, переводах из западных поэтов – этого не скажешь. Литературным вкусам времени, уровню массовой продукции они, впрочем, отвечали. Но не больше. Сегодня такие произведения называют «проходными»: они приходят и уходят, не оставляя глубокого следа в умах современников, не оказывая заметного влияния на развитие литературы.
Что еще опубликовал Станкевич? Студенческое сочинение «О причинах постепенного возвышения Москвы до смерти Иоанна III», затерянное в одном научном журнале; небольшую повесть, а точнее, фрагмент из повести «Несколько мгновений из жизни графа Т***», затерянный в другом литературно-художественном журнале; перевод научной статьи; две-три редакционных заметки… Вот, пожалуй, и всё.
Научных трудов, содержавших великие открытия, замечательных художественных произведений, поразивших сердца читателей, Станкевич так и не создал, хотя с юношеских лет готовил себя к этим свершениям. Он не стал, в общепринятом смысле этого слова, ни ученым, ни писателем, ни поэтом. Просто не успел стать.
Но все это не мешало Тургеневу, Белинскому, Грановскому и многим другим решительно говорить о великом значении Станкевича для России и русской культуры. И характеризовать его дарование высшей оценкой: «Станкевич человек гениальный». «Я никого не знаю выше Станкевича» (Белинский).
Может быть, они имели в виду его будущие свершения, его планы, увы, неосуществившиеся? В определенной мере это действительно так; вспомним выражение Тургенева: «наша гордость и надежда». Но только в определенной мере. Никто не станет превозносить заслуги человека только в расчете на будущее. Никто не решится воздавать ему должное заранее, так сказать авансом.
Но может быть, говоря о Станкевиче, современники отказывались от общепринятого требования – судить о человеке по реальным результатам: написанным книгам, обнародованным научным открытиям и т. д.? Отчасти это действительно так, но только отчасти. Просто само понятие «реальный результат» получало иной смысл. Не опубликованные или написанные книги, не осуществленные труды – художественные или научные, – а нечто другое. Менее осязаемое, но не менее важное…
Александр Иванович Герцен, так же высоко ценивший Станкевича, как, скажем, Тургенев или Белинский, однажды назвал его «одним из праздных людей, ничего не совершивших». Фраза не такая простая, как кажется: в ней заключен сложный, я бы сказал, двойной смысл.
С одной стороны, Герцен как бы передает точку зрения обывателей – передает, конечно, иронически, – взирающих на Станкевича со стороны. В их представлении Станкевич действительно оказался человеком праздным, коли он не создал ничего такого, что можно пощупать руками. Но с другой стороны, «праздность» Станкевича – вовсе не праздность, его «кажущееся бездействие» стало плодотворным и, можно сказать, даже историческим делом.
В необычности этого дела – такого неосязаемого, неуловимого и в то же время такого важного – тайна жизнетворчества Станкевича.
Не будем спешить с готовыми выводами: весь наш рассказ должен приблизить к ответу на поставленный вопрос. Скажу пока лишь самое необходимое.
В Станкевиче, основателе кружка, нас привлекает сама его мысль, напряженная и непрерывная интеллектуальная деятельность. Конечно, мысль призвана для дела, возникает для того, чтобы воплотиться в произведения. С помощью друзей Станкевича это воплощение началось еще при его жизни. Однако значение его мысли важно и само по себе. Чтобы возвыситься до существенного дела, мысль должна окрепнуть, возмужать, пройти суровую и систематическую школу. Станкевич и стал такой школой. Он был в ней одновременно и учителем, и учеником. И нас интересует, как он учил и как учился, о чем изо дня в день думал, какие идеи вынашивал. Но этого мало.