Чтобы хоть чуточку отвлечься, Клим стал, коротко поглядывая, рассматривать гостей и выяснил, что единственным немолодым человеком за столом оказалась женщина с белым пышным шиньоном, карикатурно похожая на Ивана. «Его мать», – догадался Клим и нетрезво опечалился о беспощадности времени. Сейчас невозможно было представить, что когда-нибудь Иван станет таким же обрюзгшим и морщинистым, а кончики губ его неумолимо сползут вниз. Она все время пронзительно кричала, заглушая даже сына: «Зиночка, ну что ж ты не следишь за гостями?! Ну, подложи Сереже картошечки!» Ни Зина, никто другой не обращали на нее никакого внимания, что, впрочем, ее ничуть не обижало.
Климу вдруг пришло в голову, что Иван позвал его с еще одной целью, хотя видел, что он не вписывается и вряд ли впишется в их компанию. Тем не менее эти люди по доброй воле разделили его боль, сыграв «Лягушку», а Клим до сих пор не сказал им ни слова. Что-то он, конечно, успел наговорить и Зине, и самому Ивану, но, может, все вместе они собрались в этот вечер как раз для того, чтобы у него появилась возможность выплеснуть свою благодарность одним залпом, как после победы окатывают шампанским.
Клим несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, и встал, держа перед собой рюмку с водкой. И не удержался от того, чтобы не взглянуть на Зину. А она, догадавшись, что он ищет поддержки, улыбнулась и несколько раз едва заметно кивнула.
«Нежность», – внезапно родилось у него в мыслях, и это было совершенно не связано с тем, что Клим собирался сказать. Но это было тем, что заполнило его настолько, что самое время было поставить рюмку, а самому забраться под стол и по-собачьи свернуться у босых Зининых ног. Он сам не знал, откуда взялась эта нежность… Вдруг подползла бесшумной волной и с головой накрыла его, не оставив сухим ни кусочка кожи и души. Клим смотрел на нее и молчал, даже не понимая, что выглядит совершенным идиотом и все это видят, кроме него самого.
У Зины как-то болезненно дрогнуло лицо, и она уже хотела прийти ему на помощь, как вдруг раздался голос ее мужа:
– Ну, смелее, Клим! Вы заготовили спич?
– Я его забыл, – он так покраснел, как давно уже не случалось.
Иван насмешливо потребовал:
– Тогда давайте экспромт! Вы же у нас мастер слова.
– Не смешно, – сухо сказала Зина.
– А я и не пытаюсь никого смешить… Я ведь не брал слова. Так что, Клим? Вы так и будете молчать? Тогда садитесь, – заключил он недовольным тоном школьного учителя.
Но Клим неожиданно для себя заупрямился:
– Нет, я скажу! Собственно, я и не готовил никакой речи… Я просто хотел сказать вам всем, что… Вы совершили с моей пьесой чудо. Спасибо вам! Всё.
Он выпил и сел, избегая не отпускающего взгляда Ивана.
– Браво! – громко отозвался тот. – Правда, Клим, больше и говорить не нужно. Ну, ребятки, за вас!
– За тебя, Вано!
– За вас, Клим!
– За мою Заньку…
«Мог бы и не подчеркивать, – угрюмо отметил Клим. – Я и так знаю, что она твоя. Я и не претендую… Куда мне…»
Сидевший рядом с Климом светлолицый юноша вдруг восторженно воскликнул уже не вполне трезвым голосом:
– Иван, мы вот что хотим тебе сказать… Эй, послушайте же! Мы хотим сообщить, что ты – гений!
– Я знаю, – не моргнув глазом, отозвался Иван, но следом расхохотался, чтобы никто не заподозрил, что он говорит всерьез.
– Сегодня мы это своими глазами видели…
– Что – это? – спросила Зина, рассматривая свою вилку.
Взмахнув наполненной рюмкой, артист торжественно провозгласил:
– Гениальный режиссерский ход – вот что мы видели! Так изменить весь характер спектакля, использовав только одну актрису!
– Использовав? – вскинув голову, повторила Зина. Быстро взглянув на нее, Иван почти прокричал:
– Вы все молодцы! Люблю вас, паршивцы!
«Это ты – паршивец, – мысленно парировал Клим. – Надо же, принял дифирамбы и не поморщился… А про Зину ни слова».
Такую обиду Клим носил бы в себе еще долго, и потому он просто ушам своим не поверил, услышав, как Зина, уже улыбаясь, оживленно говорит кому-то через стол:
– Да нет, ты знаешь, мне не понравилось… Конечно, я дам тебе почитать, о чем ты говоришь. Я просто вообще не люблю мемуары. Каждый старается выставить себя непонятым художником, а остальных поливает грязью. Противно! Я уже во всех разочаровалась, чьи воспоминания прочитала. Больше не хочу даже в руки брать!
– Клим, а вы не обольете нас грязью, когда будете писать мемуары? – крикнул Иван и запустил в Жоржика косточкой от маслины.
Проследив ее полет, Клим сказал: