Опомнившись, он разжал руку и виновато спросил:
– Я тебе пальцы не сломал?
– Я крепкий, – мужественно отозвался Жоржик, но на всякий случай спрятал руку за спину.
– Извини, я как-то забылся…
– Да вы не волнуйтесь, – понимающе шепнул мальчик, приподнявшись на цыпочки. – Они все очень хорошие, вот увидите! Веселые такие… И они вас так ждали! Ну правда! Разве папа не говорил? Все просили, чтоб вы пришли. А чего вы так смотрите?
Еще сильнее вытянув худенькую смуглую шею, Жоржик послал сквозь толпу радостный вопль:
– А вон папа!
Клим нашел глазами знакомый белоснежный кустик волос, который торчал над другими головами, как обледеневшая вершина. «Тоже ненатуральный», – со вздохом отметил он, однако мальчику ничего не сказал. Его и так передергивало от стыда за то, что он позволил себе дать Жоржику повод усомниться в безупречности своего отца.
«Это низко, – подумал Клим еще на улице, переглядываясь с мрачно мерцающими глазками гранитных колонн. – Я не имею права даже заговаривать о том, что знаю только понаслышке. Я-то никогда не был отцом. Да уже и не буду…»
– Пойдемте к папе, – подергиваясь от радостного нетерпения, позвал Жоржик. – Вам ведь с ним хочется поговорить?
«А хочется ли?» – засомневался Клим, испытывая в тот момент лишь одно желание – отступить в незапертый проем двери и броситься бежать прочь от этого дворца, который тоже на самом деле не был дворцом, а люди, его заполнившие, вообще были никем. Потому что в любой момент каждый из них мог без труда превратиться в кого-нибудь другого. Артисты.
– А почему здесь столько народа? – спросил Клим, наклонившись, чтобы никто не расслышал его, кроме мальчика.
Задрав голову, Жоржик понятливо зашептал:
– Вся театральная тусовка собралась. Не каждый же день с международного фестиваля возвращаются! Папины друзья помогли устроить праздник. Угостить же надо…
Воображение Клима с готовностью изобразило солидную череду машин за углом.
– Те, которые прибыли на бал в золоченых каретах?
На секунду Жоржик в замешательстве открыл рот, потом рассмеялся, обнажив сразу все зубы, как делал его отец. Улыбку Ивана Таранина можно было без преувеличения назвать «ослепительной». И он щедро делился ее светом.
– Ну да, они, – подтвердил Жоржик и опять весело завертел головой. – Пойдемте?
– Да, надо идти, – обреченно согласился Клим и вдруг всей кожей ощутил, что надетый на нем костюм – единственный. И совсем не новый. И слишком темный для такого времени года и такого праздника.
«Я смотрюсь среди них как гробовщик на свадьбе», – он попытался развеселить себя, но у него опять ничего не вышло. Оставалось одно: как-нибудь незаметно пробраться к длинному столу и с проворством незваного гостя хватить рюмку-другую. Как принято говорить: «Для храбрости».
Не сумев рассмешить себя, Клим постарался разозлиться, сразу признав, что к столу не поползет: «Черт возьми! Это же моя пьеса получила диплом фестиваля! А я чувствую себя как Золушка, которой даже бального платья раздобыть не удалось…»
Клим уже протискивался за мальчиком к той белой голове, которая была так подвижна, будто Иван Таранин сопровождал речь сурдопереводом. До этого дня они виделись всего несколько раз, и всегда Иван сам приходил к нему, ничуть не боясь того лика обезображенного детства, который так пугал посторонних, случайно оказавшихся в приемнике-распределителе, где Клим работал врачом. Климу же казалось совершенно немыслимым явиться в театр не в роли зрителя.
Он и пьесу-то передал в «Шутиху» через одного мальчишку, которого, к счастью, успели поймать в родном городе. Его родители показались Климу вполне порядочными людьми. По крайней мере они сразу бросились искать своего сына, страдающего тактильными галлюцинациями – его уводил из дома воображаемый двойник, ослушаться которого мальчик не смел. Но затмения бывали у него нечасто, и Клим решился доверить новому пациенту свою рукопись: в разговоре тот упомянул, что мечтает играть в молодежном театре: «Да хоть декорации таскать!»
Тогда Клим не рассчитывал даже на то, что режиссер позвонит. Он так и видел, как его «Лягушка» отправляется в унылого цвета решетчатую корзину для мусора. Но Иван неожиданно явился сам, вызвав настоящее потрясение у Клима, считавшего, что немало повидал на своем веку. Но такого он никак не ожидал…
Это было в конце прошлого лета, когда солнце так и захлебывалось собственными лучами, стараясь взять реванш за два месяца дождей. Стоило Таранину уверенно распахнуть дверь маленького медицинского кабинета, как Клим с изумлением решил, что расторопные милиционеры, наверное, выловили сына или брата неизвестной ему поп-звезды, которая за ним и явилась. Менее броские титулы так и отскакивали от совершенного загорелого тела, почти не прикрытого белой майкой, а в бедрах туго обтянутого голубыми джинсами. Снежного цвета волосы уже тогда весело топорщились надо лбом, отражаясь в улыбке, которая практически не сходила со смуглого лица Ивана. Даже не видя его глаз, скрытых непроницаемыми маленькими очками, Клим подумал, что еще не встречал в реальной жизни человека, который настолько лучился бы шармом.