Да пошли вы все! Сейчас я начну ругаться, как Канадец, мелькнуло в голове у Резеша.
— Это угроза? — спросил он.
— Понимай как знаешь, но мой тебе совет: будь осторожен, — сказал Хаба. — Возьмись за ум, пока не поздно.
— То, что ты сделал, — настоящее свинство! — вмешался Эмиль.
— Заткнись, — сказал Резеш. — Не тебе говорить о свинстве. — Он обвел глазами комнату и остановил взгляд на Марче. Она все время молча стояла у печки. Губы со были приоткрыты, казалось, ей трудно было поверить, что все это происходит наяву. Глаза ее встретились с глазами Михала.
— Ну, хватит, — сказала она и подошла к столу. — Вы поговорили, и хватит. Господи, неужели никогда покоя не будет? Одни кончат, так другие начнут. А нам работать надо. Вы же слышали: утром мы будем сеять.
Она выпрямилась, и свет лампы упал на ее лицо, пылавшее от возмущения.
— Мы есть собираемся. Садись, Мишо.
Она решительно сняла с плиты кастрюлю с супом, из которой торчал половник, и понесла ее на стол. Все, оторопев, следили за ней.
— Ты что, рехнулась? Что это на тебя нашло? — заорал Дюри, и глаза его налились кровью.
— А ты не суйся не в свое дело! — взорвалась Марча. — И отойди с дороги. Слышал? Нам утром надо в поле, уже давно пора спать. — Она прошла между Дюри и старым Хабой, поставила кастрюлю и помешала суп половником. Затем наполнила тарелку Михала до краев и стала наливать себе. — Ешь, Мишо, садись и ешь.
Она больше не глядела в их сторону. Словно их в комнате вообще не было.
Храбрая, подумал Резеш с любовью. Ты права, надо наконец поесть.
Он сел.
Марча, наклонившись над дымящимся супом, отерла с лица пот. Резеш улыбнулся ей и опустил глаза в тарелку, но был настороже: он не знал, что происходит за его спиной.
Все молчали.
— Что ж, пойдем, — произнес немного погодя Дюри.
В этот момент задребезжало окно, стекло посыпалось, в комнату влетел камень.
Резеш вскочил. В темноте за окном был слышен удаляющийся топот.
— Кто это?.. Вот бандиты! Видать… — Он запнулся и умолк, не докончив фразы. Слова повисли в воздухе.
— Теперь ты знаешь, что думают о тебе люди, — прохрипел Хаба. Резеш не ответил. Только сжал губы.
— Давай есть, — сказал он Марче медленно, с трудом сдерживая себя. — Стекло соберешь потом.
Он сел. Марта растерянно посмотрела на него, потом кивнула, и в глазах ее блеснули огоньки.
— Верно, Мишо, — сказала она. — После подмету.
За их спиной громко хлопнула дверь.
XII. ПАВЕЛ И ИЛОНА
Павел и Демко весь вечер просидели в канцелярии, перебирая картотеку жителей деревни. Надо было выяснить, кому и в какой последовательности вспахать землю, чтобы трактор не гонять зря по полю. Некоторые участки были такими узкими, что трактору на них и развернуться негде.
— На эту лапшу мы не поедем, — сказал Демко. — Пусть мужики сами поймут, что такое объединенное поле.
Павел был рад, что эту работу они делают вместе. Он представил себе, с каким недоверием подходил бы к каждому безлошадному крестьянину Петричко, а ведь раньше с Петричко он связывал все хорошее, на что они надеялись. Эх, как часто человек ошибается!
Вспомни только, что ты недавно думал о Гойдиче. Прошлой весной ты проклинал его, потому что он оставил вас без помощи. Тогда ты не знал его, ты еще многого тогда не знал. Можно быть очень несправедливым, если судить о человеке только по тому, как он тебе представляется. Поэтому так часто противниками оказываются люди, которые по существу очень близки друг другу и должны быть заодно.
Демко — его широкое лицо, освещенное настольной лампой, стало серым от усталости — держал в руках готовый список.
— По моим подсчетам, тут около двадцати пяти гектаров, — сказал он, — Совершенно точно подсчитать заранее нельзя, но мы можем помочь четырнадцати крестьянам. На большее у нас не хватит сил, хоть разорвись на части.
— Четыре или пять дней работы, если все пойдет как надо, — сказал Павел. — Если будем работать в три смены и трактор не сломается, тогда мы осилим.
— Работы невпроворот, а мы уже сейчас едва на ногах стоим, — проворчал Демко. — Но иначе нельзя.
Он встал и, зевая, потянулся. С минуту молча сонно наблюдал, как Павел собирает со стола и скамейки бумаги и складывает их в разбитый, скрепленный планками ящик. Потом снова зевнул и усмехнулся: