Резеш молча смерил ее взглядом.
— Эй, Зузка! — крикнул он. — Утром я начну сеять у Жебрацкой Грушки, а после обеда возьмусь за ваше поле. Кто пойдет — ты или Микулаш? — Он всегда оказывал родичу помощь тяглом.
Зузка не ответила. Она вспомнила, что Микулаша уже несколько часов держат в национальном комитете, и в ней вспыхнула злость. Ноги ее словно приросли к земле, но потом она вдруг сорвалась с места и исчезла в доме, сердито хлопнув дверью.
— Хорошо бы так хлопнуть по башке кого-нибудь из тех, — сказал Резеш.
Марча мяла в руках тряпку, которой он должен был вытереть ноги.
— И кто бы мог подумать, что все так получится, — запричитала она.
— Ничего еще не случилось. Чего каркаешь? Ой… Вода какая горячая!
Он вытащил ногу из ушата, поставил обе ступни на его края и подвернул до колен штанины.
— Страшно мне… Ведь от них всего можно ожидать, — продолжала вздыхать Марча.
— Они уже целую неделю околачиваются в Трнавке и никого пока не заманили. А мы с тобой все поставки сдали, и с нами они ничего не могут сделать. Ну-ка, женка, беги доить, пусть у нас работа не стоит! Вот и еще день прошел, а у нас пока все благополучно, — успокаивал ее Резеш, не спуская при этом глаз с площади, откуда доносился лишь щебет птиц. Он ждал, когда снова появится Рыжий с учительницей.
Но площадь была совершенно пуста.
Потом на верхнем конце ее показались два агитатора. Один из них остановился на середине площади, где между стволами двух орехов было натянуто полотнище с большими красными буквами: «Крестьяне, вступайте в ЕСХК!» Рядом на дереве болтался обрывок плаката, а на земле, втоптанная в грязь, валялась узкая полоска сорванного кем-то лозунга.
— Кто сорвал это? Я б ему… — гулко разнесся по площади его хриплый голос.
Оглядевшись по сторонам и увидев Резеша, он с минуту мрачно смотрел на него. Потом оба агитатора зашагали дальше — вниз, к корчме, где находилась походная кухня.
Несколько дней назад всех их доставили сюда три грузовика. Они проехали площадь и остановились у местного национального комитета. Вместе с грузовиками прибыл еще фургон с громкоговорителями и серовато-зеленая походная кухня. Был полдень, и вся Трнавка, взбудораженная грохотом моторов, выбежала поглазеть, словно через деревню проезжал полк солдат. Уже с месяц несколько таких автоколонн колесили по Горовецкому району. Ждали с опаской одну из них, конечно, и в Трнавке, хотя тешили себя искоркой надежды, что она их минует, — ведь кооператив здесь существовал уже давно.
Резеш, сжав губы, наблюдал тогда, как выскакивают из машин агитбригадники. Он был сбит с толку. Но не тем, что сюда прибыли эти сорок человек — мужчин и женщин, — которые, переговариваясь, расхаживали возле национального комитета. Его смутило то, что с машин сгружали железные раскладушки, матрацы, одеяла. Вот это было худо. Значит, бригада уедет отсюда не скоро! Марча тоже понимала это и выдала свои мысли, крепко сжав его руку.
— Они уже тут… Господи, спаси и помилуй, — испуганно прошептала Марча и перекрестилась.
С этой минуты по площади засновали люди, автомашины, мотоциклы. Часами орали громкоговорители радиофургона. Всю первую ночь напролет передавали призывы и сообщения, раздавалось хриплое пенье — ставили пластинку с песней «Парни из Винного». В ту ночь все жители Трнавки были на ногах. О сне никто и не помышлял.
В первый же вечер к ним пришли сразу два агитатора. Какая-то учительница и тот, которого все называли Рыжий. Допоздна продолжались нескончаемые уговоры, ответом на которые было молчание. Утром, когда он запрягал лошадей, они явились снова и забрались к нему в телегу. И так из вечера в вечер — они говорят, он молчит. Оба агитатора уже знали свое место за столом. Иногда ему казалось, что они сидят тут целую вечность, хотя проходило не больше часа, так томительно это было.
Завтра начну сеять, сказал себе Резеш. Надо поскорей посеять. Когда зерно наше ляжет в землю, им уже ничего нельзя будет сделать, и мы выиграем.
Резеш обернулся.
Проклятье! Снова приперся!
У калитки стоял Рыжий и прибивал к ней камнем плакат. Этот толстобрюхий мужик с нахальной распухшей физиономией оглядывал все с таким видом, словно это была его собственность, что приводило Резеша в бешенство.
Резеш с шумом стал болтать в ушате распаренными докрасна ногами.
У завалинки под ботинками Рыжего заскрипел песок.
— Доброго здоровьица! — раздался его голос.
Резеш не ответил. Только из ушата выплеснулась вода.