Джефф подошел к двери и повернулся на пороге.
— Это очень благородно с вашей стороны, — произнес он без выражения, умышленно копируя Николаса, — но я сделаю все возможное для Клааса и без вашего великодушного соизволения.
Он с достоинством вышел в коридор, размышляя.
Господи, что за напыщенность, это опять мой вспыльчивый нрав. Он спускался по лестнице впереди Миранды и Николаса, готовясь спокойно выйти в парадную дверь. Он слегка стыдился своей грубости и стремился уйти из этого гнетущего дворца назад к фермерам, чьи жизни он понимал и чьему делу был беззаветно предан.
Но он не учел Николаса, который быстро встал перед ним, загораживая дверь, и в то же время в полной мере обратил на Джеффа свою редкую улыбку.
— Я прошу вас присоединиться ко мне и выпить бокал вина, перед тем, как вы уйдете в ночь. Это доставит мне большое удовольствие.
— Хорошо, — к собственному удивлению согласился Джефф и обнаружил, что его ведут в библиотеку. Он был озадачен интенсивностью воли, которую ощущал за внешне довольно естественным приглашением хозяина. Он не любил высокомерие и безжалостность, которые исходили от Николаса почти осязаемыми волнами. Он терпеть не мог роскошную элегантность —наряда патруна, красную гвоздику в его петлице, и при всем при том он не мог испытывать неприязнь к самому человеку. Так как Джефф был хорошим врачом, проницательным, обладающим интуицией, он ощутил за сложной картиной, которую Николас представлял миру, качество, которое трудно было определить, отклонение от нормы, разлад — что вызывало слабое, неудобное сожаление.
Это чувство исчезло, когда Джефф проскакал две мили через теплую июльскую ночь и вновь вошел в серый фермерский дом Клааса Биккера.
В полубессознательном состоянии Клаас лежал на кровати, набитой шелухой от початков кукурузы, его руки были обмотаны окровавленными тряпками, лицо было бледное, как и отмытые добела стены позади, а его жена, безнадежно всхлипывая, сидела на полу среди сдвинутых стульев, столов и ковриков — домашние пожитки, которые были собраны для выселения.
Глава шестая
Оставшуюся часть лета в Драгонвике кипела жизнь, поток гостей и праздники для них не прекращались с утра и до полуночи. Были музыкальные вечера и званые обеды. В розовом саду в свете факелов и мерцающих бумажных фонариков разыгрывались замысловатые шарады. Проводились пикники и праздники в лодках на Гудзоне. Были даже устроены состязания пловцов, хотя это развлечение было любимо только Николасом, который превосходно плавал, выучившись этому искусству за границей на Средиземном море. Очень немногие из гостей Ван Ринов умели плавать, и они были не способны разделить его языческий триумф превосходства над стихией.
Эти дни были наполнены для Миранды страданием. С ночи бала Николас избегал ее. Еще хуже было то, что он перестал защищать ее перед Джоанной, а без его поддержки она быстро была оттеснена на те позиции, где ее всегда хотела видеть миссис Ван Рин. Они видела мало гостей, да и то мельком. В развлечениях она принимала участие лишь в тех редких случаях, когда там присутствовала Кэтрин. Теперь чаще всего она ела вместе с девочкой в классной комнате. То, что это было разумным укладом и как раз тем образом жизни, что она и ее родители ожидали от Драгонвика, не помешало ей скатиться в состояние глухой тоски. Это положение сильно отличалось от того, что было первоначально. Хотя тогда она мало видела Николаса, его отношение было заинтересованным и личностным. Лишь два момента поддерживали ее: интуитивная уверенность, что он вовсе не был таким равнодушным, как казался, и то обстоятельство, что он не забыл о ее дне рождения. Тринадцатого сентября ей исполнилось девятнадцать лет, и, вернувшись в свою комнату после урока с Кэтрин, Миранда обнаружила на своем столе большую розу цвета слоновой кости с золотой серединкой, а под ней книгу «Дважды рассказанные истории» Натаниэля Хоториа. Внутри книги была записка. «Эта роза похожа на вас, истории могут вас заинтересовать, и обе выражают мое уважение в этот памятный день. Н. В. Р.»
В один из дней в начале октября Ван Рины и гостящие у них в это время Бикманы и Филипсы были приглашены на обед Ван Ренсселирами в помещичий дом в Клавераке. Миранда, которую, конечно, не включили в число приглашенных, безутешно наблюдала за их отъездом из окна холла на верхнем этаже.
Под влиянием импульса она спустилась вниз, двигаясь почти что крадучись, так как опустевший дом казался заполнен шепчущимися тенями. Дверь на лестнице в подвал находилась в кладовой позади столовой, и она никогда раньше не пользовалась ею. Семья Ван Ринов, за исключением, конечно, Кэтрин, никогда не проникали в нижний мир, лестница закончилась в людской и дюжина лиц в изумлении уставились на нее. Томкинс, без пиджака с пенящейся кружкой в руке, приподнялся, а затем опять сел.
— Что я могу для вас сделать, мисс? — обиженно спросил он.
— Я… я хочу видеть Зелию, пожалуйста. Дворецкий пожал плечами.
— В углу дальней кухни, как обычно.
Он махнул рукой, не имея ни малейшего желания, разве что только при Николасе, стараться для этого пустого места.
Миранда прошла через две кухни, где рядами стояли плиты, печи и полки, полные сияющих медных кастрюль, сковород и противней. В дальней комнате она увидела камин. Над поленьями пекана медленно вращался насаженный на вертел поросенок, а маленький мальчик крутил рукоять. В углу у камина качаясь сидела старая Зелия. В другом конце комнаты за прялкой сидела невозмутимая голландка и тоже качалась. Это была Аннета, главная повариха, на ее больших коленях сидела Кэтрин, а та пела ребенку старую голландскую колыбельную.
Чистые языки пламени, запах жареного мяса и две женщины в креслах-качалках вызвали в сердце Миранды тоску. Не удивительно, что ребенок предпочитает проводить время здесь. Она улыбнулась Кэтрин, которая сонно улыбнулась в ответ, но не сдвинулась с места.
Зелия подняла сморщенное лицо и ее качалка замерла.
— Ты ищешь меня, petite.
Это было утверждение, а не вопрос. Она указала на пуф рядом с собой, и девушка послушно села.
На другом конце комнаты вновь раздалась глупая детская песенка, но уже тише.
— Что ты хочешь от меня? — спросила Зелия. — Ты не слушаешь, — она печально покачала головой. — Азильда будет смеяться. Я уже говорила тебе.
— Пожалуйста, не начинайте сначала! — закричала Миранда, выходя из себя. — Я пришла не для того, чтобы слушать эти глупости! Я не знаю, зачем пришла. Наверное, мне было одиноко.
— Одиноко? — Зелия повторила это слово. — Ты не знаешь, что такое одиночество… пока. Почему ты не вернулась туда, где твое место?
Миранда опустила глаза, ее пальцы крепко сомкнулись на коленях. Дом, да. Назад к Абигайль и безопасности. Назад к такому же уютному камину. Но никогда не увидеть Николаса… отвергнуть все мечты, что когда-нибудь, как-нибудь… Дальше этого она не шла. В этих неясных мечтаний не было ни смысла, ни реальности…
Зелия рассматривала потупленное лицо девушки, а потом коротко, резко рассмеялась.
— Дьявол читает в твоей душе. Когда ты так сильно чего-то хочешь, может статься, что это так и будет. Всегда, когда мы мечтаем о чем-то плохом, это сбывается.
Миранда покачала головой.
— Все это глупости, Зелия.
Старуха выпрямилась, дернулась вперед, ее сверкающие глаза стали гневными и угрожающими, но гнев исчез так же быстро, как и появился. Она вздохнула и откинулась назад. А затем вновь начала качаться.
В кухне было тихо, если не считать шипящего звука, издаваемого топленым жиром на огне. Кэтрин соскользнула с коленей стряпухи. Схватив свою куклу, она подкралась к Зелии и умоляюще положила руку на ее костистое старое колено.
— Расскажи сказку о старых временах, Зелия, — попросила она. — Расскажи об Азильде. Миранде тоже понравится. Правда, Миранда?