Гудзон встретил Джеффа с диким восторгом. Если бы он позволил, его бы превратили в национального героя, но так как он не пожелал, чтобы его, как говорится, подняли на щит, его друзья и просто знакомые все время толпились в его маленьком домике на Фронт-стрит, принося с собой всевозможные угощения — студень из говяжьих ног, пироги, только что поджаренных гусей и цыплят. Старая черная Раилла все хлопотала вокруг Джеффа и подавала приносимые лакомства.
К новому году Джеффу стало казаться, что он и вовсе никуда не уезжал. Его левая рука была все еще малоподвижна, но к ней понемногу возвратилась былая работоспособность, приступы головокружения стали проходить, и он смог наконец-то вновь вернуться к практике.
Он до сих пор так и не сделал предложение Файт. Правда он отправил ей небольшой подарок — «Золотую чашу», популярную подарочную книгу этого года, переплетенную красной кожей и украшенную золотым тиснением. Файт подбодрилась. «Шкатулка любви» или «Свадебный гость» были бы более показательны в этом случае, но в конце-концов любой подарок свидетельствовал о серьезности его намерений, и Файт стала мечтать о скорой свадьбе. Теперь, когда он вновь был дома, она ни в коем случае не должна была позволять их взаимоотношениям вновь сползти до уровня дружеских поддразниваний и заигрываний. Она желала Джеффа и ради него отвергла три очень лестных предложения руки и сердца. Пора бы ему было сделать решительный шаг.
Но прошел январь, а Джефф по-прежнему был неуловим. Он отвергал приглашения в гости, ссылаясь на необходимый ему отдых. Тогда Файт, дойдя до крайности, выдумала сильную головную боль и поплелась через заснеженные улицы, чтобы «проконсультироваться» у врача. Он принял ее тепло, пожалуй даже нежно, но заветных слов так и не произнес. Он посоветовал ей некоторое время не есть жаренной пищи и принимать каломель, а потом отправил домой озадаченную, но не безутешную, потому что она знала мужчин, а в голосе Джеффа ей слышались особые нотки, точно так же, как и нечто интимное в его манерах. Кроме того Файт была уверена, что у нее нет соперниц. Вряд ли в городе была девушка, которая не пыталась бы привлечь внимание Джеффа, но он не обращал ни на одну из них никакого внимания.
Вообще-то Джефф собирался в конце концов сделать ей предложение, но как и всякий мужчина он не торопился терять свободу.
Наконец он решился на этот роковой шаг в день Святого Валентина. Послать ей что-нибудь из тех сладостей, чувствительных излияний, что так радуют девичье сердце и предшествуют официальному появлению в доме родителей.
Но когда пришло четырнадцатое февраля, бедняжка Файт никакого поздравления так и не получила. Джефф в это время был в Драгонвике.
Он вновь попытался забыть Миранду и это ему почти удалось. На Гудзон обрушилась эпидемия гриппа и, конечно, Джефф был так занят и так уставал, что не мог думать ни о чем другом.
А потом он получил письмо из Нью-Йорка от доктора Френсиса. После обычных приветствий и любезностей тот писал:
«Не удивляйтесь, если, в конце концов, вас вызовут к Ван Ринам, так как я взял на себя смелость рекомендовать ваш талант Большому Сеньору. Он пригласил к жене доктора Уильяма Брауна из Грамерси— Парка. Я знаю его, он довольно способный, но проблема в том, что Ван Рин совсем его запугал. Браун в совершеннейшей панике, так как он полагает, что беременность развивается неправильно, но он не осмеливается сказать об этом Ван Рину. Он послал мне письмо, умоляя о совете, но ведь нужно быть там самому, чтобы разобраться. Мне кажется, все в порядке. Я написал несчастному олуху (по-моему, размер гонорара совершенно лишил его рассудка), чтобы он не волновался, ведь рождение детей так же просто, как и перекатывание бревен. Госпожа Природа делает это за нас (хотя мы не можем позволить, чтобы миряне догадались об этом), но закончил я предложением обратиться за советом к вам, если ему все-таки понадобится помощь. Затем я получил письмо от самого Ван Рина, жалующегося на Брауна и вновь обратившегося ко мне с просьбой, чтобы я приехал. И я опять посоветовал обратиться к вам. Ну и шум! Великий монгольский хан и то не устроит такого бума из-за своего наследника.»
Джефф бросил письмо на стол. Даже если за ним и пошлют, он не поедет. Ничто не заставит его вновь встретиться с Миррандой и тем более в этом мрачном Драгонвике. Доктор Френсис прав и весь этот бум нелеп. У нее под рукой квалифицированный врач, и без всякого сомнения с ней будет все в порядке. Она всегда была здоровой фермерской девушкой, выносливой как лошадь, несмотря на ее внешнюю хрупкость.
На следующее утро ровно в восемь зазвенел колокольчик, и когда Джефф открыл дверь, он увидел на ступенях закутанного в меховое пальто Николаса Ван Рина, а за ним красные сани.
Мужчины некоторое время молча смотрели друг на друга, затем Николас протянул руку.
— Вы поедете со мной, Тернер? — спросил он почти смиренно. — Вы нужны нам.
Джефф нахмурился и отступил от двери.
— У вас и так есть врач. Я не могу сделать больше, чем он, — холодно ответил Джефф. — Доктор Френсис писал мне.
Николас негодующе затряс головой.
— Браун глупец. Я не доверяю ему. Я прошу вас ехать… торопиться. Браун говорит, начались схватки.
Николас говорил отрывисто. Его лицо сильно осунулось. Его глаза, лишенные теперь снисходительности и иронии, буквально умоляли о помощи.
Джефф видел многих взволнованных отцов, но волнение Николаса не шло ни в какое сравнение.
— А почему вы считаете, что миссис Ван Рин в опасности? — бесцветным голосом спросил Джефф.
Николас быстро взглянул на него.
— Миранда? — удивленно спросил он. — Я не говорю, что Миранда в опасности. Торопитесь, Тернер… я прошу вас.
Джефф опешил. Значит все это дикое беспокойство было из-за будущего младенца? Почему этот человек никогда не руководствуется нормальными человеческими чувствами? Неожиданно он ощутил острую жалость к заточенной в Драгонвике молодой женщине.
Он вздохнул и потянулся к своему пальто, с трудом вдевая раненную руку в рукав.
— Не знаю, к чему это, но я поеду с вами.
Когда они проехали в ворота, а Николас остановил дрожащую лошадь, дверь открылась и на пороге появилась Пегги.
— О хозяин, — выпалила она, ее губы дрожали, — миссис стало плохо, а мне не позволяют быть рядом с ней, пожалуйста, позвольте мне пойти к ней.
Николас грубо оттолкнул ее в сторону, даже не утруждая себя ответом, и мужчины побежали наверх.
У огромной кровати, на которой стонала Миранда, находились двое — доктор Браун и немка-кормилица, которую Николас привез из Нью-Йорка. Браун, щеголеватый молодой человек, с подкупающими заискивающими манерами, обеспечивающими ему много влиятельных пациентов, представлял сейчас жалкое зрелище — напомаженные волосы были в беспорядке, а его аккуратная бородка блестела от пота, струящегося по лицу.
— Что случилось? — закричал Николас, яростно поворачиваясь к Брауну.
Маленький доктор взглянул на хозяина в совершеннейшем ужасе.
— Н-ничего плохого, мистер Ван Рин, — заикаясь ответил он. — Начались схватки, но все в порядке… в полном порядке…
Никто не поверил его наигранной бодрости, даже кормилица, что-то бормотавшая сквозь зубы и округлившимися глазами пялившаяся на Николаса.
— Мистер Ван Рин, не могли бы вы с кормилицей ненадолго выйти из комнаты, пока я проконсультируюсь с доктором Брауном? — спокойно вмешался Джефф, чтобы разрядить накалившуюся атмосферу. — Я уверен, нет никаких оснований для тревоги.
Как только дверь закрылась, доктор Браун вытер лицо и с облегчением вздохнул.
— Слава Богу, что вы здесь, Тернер. Я не могу в одиночестве брать на себя такую ответственность.
Его больше не волновало, что придется делиться таким замечательным гонораром, он с радостью бы и вовсе отказался от него, если бы только мог с честью вернуться к своей тихой и безмятежной практике в Грамерси-Сквер.