Она в ужасе смотрела на госпожу. Ее волосы рассыпались по плечам и были спутаны, красивый розовой корсаж был порван, но страшнее всего выглядели огромные, распахнутые болью глаза и побелевшие дрожащие губы.
— Вы поранились, моя дорогая, — воскликнула Пегги, прикоснувшись к посиневшему запястью. — Это он сделал?.. — в неожиданном возбуждении закричала она. — Так значит, он все же пьет, и поэтому запирается наверху!
Миранда покачала головой.
— Он не пьет.
Она устало подошла к туалетному столику, взяла расческу и положила ее вновь.
— Пегги, я должна встретиться с доктором Тернером. Только бы он был в городе.
— Он там, мэм. Только вчера на кухне говорили о нем и о том, какой он прекрасный врач. Вы хотите показать ему свою руку?
Миранда взглянула на запястье.
— Да-да, конечно. Ее надо перевязать. Я не решаюсь ехать в Гудзон. Я должна отправить с кем-нибудь записку… Но я не знаю…
— Предоставьте это мне, мэм, — сказала Пегги, в ее голосе звучало понимание и сочувствие. — Напишите ему несколько слов. Я постараюсь, чтобы он получил записку к ночи.
— Но как ты сделаешь это втайне от всех?.. — зашептала Миранда, с сомнением глядя на служанку. — Чтобы никто не узнал?..
В Драгонвике ничто не проходило без ведома Николаса, ни один приказ не отдавался без его одобрения и он был в курсе всех, даже самых незначительных событий.
Пегги застенчиво улыбнулась.
— В деревне есть один парень, мэм, Ханс Клопберг, подмастерье кузнеца, так вот я ему немного нравлюсь. Ему можно доверять, хотя он и неуклюжий голландец.
— Пегги, милая, ты не… не влюбилась? — воскликнула Миранда, даже на мгновенье забыв о собственных проблемах. Выражение лица маленькой горничной привело ее в замешательство. Она уже привыкла считать ее верность и любовь чем-то само собой разумеющимся. Ей никогда даже в голову не приходило, что у Пегги может быть своя личная жизнь, что в один прекрасный день она захочет — и эта мысль ужаснула ее — покинуть ее, чтобы выйти замуж.
Пегги без труда прочитала все эти мысли на лице своей хозяйки.
— Я никогда не оставлю вас, пока нужна вам, дорогая миссис, — в порыве чувств воскликнула она. — Никогда.
Но ведь я же не могу держать ее при себе, если у нее есть возможность стать счастливой, с отчаянием думала Миранда, возможность покинуть этот дом. А я вот не знаю, как буду жить без нее. Она вдруг поняла, что уже люто ненавидит этого Ханса Клопберга, кем бы он там ни был, и в то же время презирает себя за свой эгоизм. И все же в мире было лишь два человека, в чьей любви она была неизменно уверена — Абигайль и Пегги.
И никому из них она не могла отплатить тем же, потому что ее отделяла всегда от них тень Николаса.
— Ну же, мэм, пишите письмо, — настойчиво подбодрила ее Пегги. — Думаю, мы не станем приглашать молодого доктора в дом, ведь не известно, когда он появится здесь, и что он может увидеть из башни. Вы должны встретиться с доктором где-нибудь снаружи.
Она быстро все обдумала, видя, что несчастная дорогая леди слишком расстроена, чтобы самой об этом позаботиться.
— У старой мельницы за ручьем, мэм, как только рассветет. Вы можете незаметно выскользнуть из дома. Напишите все это в записке.
А уж Святая Матерь Божья позаботится о том, чтобы тот не сошел вниз раньше времени, добавила она про себя.
Ее молитвы были услышаны. Всю долгую ночь из комнаты в башне не доносилось ни звука. Миранда лежала в одиночестве без сна на огромной кровати Ван Ринов. Ее больная рука беспрестанно ныла. В пять утра она встала и с помощью Пегги нашла в себе силы одеться. Ноябрьское утро было холодным. Пальцы обеих женщин закоченели, пока они застегивали бесчисленные пуговицы на синем шерстяном платье Миранды, поверх которого была накинута серая дорожная пелерина с капюшоном.
Все устроенно, шепотом сообщила Пегги. Ханс ездил в Гудзон, взяв рабочую лошадь отца и объяснив поездку внезапной болью в ноге, которую необходимо показать врачу.
— Хотя никаких болезней у него отродясь не было, — взахлеб рассказывала Пегги. — Думаю, милосердные святые простят ему эту ложь… К тому же он так умело, так ловко все проделал.
Миранда печально улыбнулась, слыша очевидную гордость в голосе Пегги.
— Да, очень ловко, а что потом?… — настойчиво спрашивала она.
Джефф проснулся и прочел записку.
— Сначала он выглядел ошеломленным, словно курица, высидевшая утят, — заявила Пегги, повторив выражение своего поклонника… — А потом вскочил и засуетился, и сказал, что будет там к назначенному времени.
Миранда наклонилась и поцеловала Пегги.
— Спасибо, — шепнула она.
Пока Пегги встала дожидаться ее у дверей, Миранда выскользнула наружу, прижимаясь ближе к стене дома. Затем она пробежала через лужайку около десяти ярдов к ближайшему болиголову. Отсюда она торопливо направилась через лес к мельнице. Когда она ступала по замерзшей земле, ее крохотные ботинки издавали скрип. Впереди, над растущими вдали дубами и орешником, уже поднималось из-за горизонта огромное красное солнце.
Джефф пришел на мельницу первым. Он привязал лошадь и вошел в пустое каменное строение.
В последнее время его жизнь была наполнена смыслом и потому казалась интересной. Он был необыкновенно взволнован возможностью использования эфира в качестве обезболивающего средства. Знаменитая операция в Массачусетком госпитале, проводившаяся при большом стечении публики, была осуществлена еще тогда, когда Джефф находился в Мексике, и лишь в следующем году он смог съездить в Бостон, чтобы изучить эту великолепную технику. С тех пор он с удовольствием использовал ее и открыл истинное наслаждение хирургией, потому что больше не приходилось причинять пациентам невыносимой боли.
Да, последние два года были довольно приятны. Он не стал тосковать и уж тем более чахнуть по Миранде, да и в любом случае она вместе с мужем окунулась в легкомысленные светские развлечения, и он попросту выкинул ее из головы.
Однако же он не женился на Файт, и молодая леди, признав-таки поражение, вышла замуж за одного уважаемого молодого адвоката и, похоже, была полностью довольна своей жизнью. Джефф погрузился в холостяцкую жизнь, хотя слово «в холостяцкую» при подобных обстоятельствах звучало не совсем точно. Как бы там ни было Джефф был далеко не монахом. Как и у любого мужчины у него были свои праздники, он мог, например, получить немалое удовольствие от пинты доброго рома с Барбадоса и кроме того у него имелась парочка любовных приключений в Бостоне и в Нью-Йорке.
И вот когда прошлой осенней ночью молодой кузнец передал ему записку Миранды, Джефф сначала прочел ее с чувством удивленного недовольства. Это приглашение на тайное свидание показалось ему излишне мелодраматичным. Но когда он перечитал записку, то заметил, что она была написана порывистым почерком и довольно бессвязно, что являлось явным признаком нервного расстройства, граничащего с истерикой. Он, никогда не отказывающий людям в помощи, вряд ли мог отвернуться от Миранды, но ему ужасно не хотелось вновь влезать во все неприятности, которые она создавала вокруг себя.
Но все же он пришел, замерзший, голодный, страстно мечтающий о завтраке и, уж конечно, в совершено не романтическом настроении.
Он видел, как ее стройная фигурка в сером приближается к нему, мелькая между голыми стволами деревьев. Несмотря на спешку и пробиравшую ее дрожь, она двигалась с лишь ей присущей фацией. Он шагнул вперед, чтобы встретить ее и она протянула ему левую руку, наполовину приветствующим, наполовину умоляющим жестом.
— Джефф… спасибо, что пришли. Я должна была увидеться с вами… поговорить с кем-то… о Николасе.
— В чем дело, Миранда? Расскажите мне, — спокойно предложил Джефф, видя, что теперь, когда он пришел на встречу, Миранда не знает о чем говорить. Она невольно бросила испуганный взгляд в сторону своего дома, а ее рука, придерживающая на груди пелерину, задрожала.