— Как знаешь, — пожала плечами Алиса. — Тебе виднее.
Вот, кажется, и сформировалось решение. Рон даже глупее, чем она думала, нет у него будущего, незачем связывать с ним свою судьбу. Теперь надо вежливо извиниться, перевести разговор на другую тему, а потом как бы невзначай затащить в постель и сделать свое преступное дело.
Внезапно Алиса поняла, почему так долго оттягивала решение. Она боится, просто боится. Противоядие может не подействовать. Зак может раскусить ее черный замысел, может не получиться сбежать из отеля, пока люди Тринити станут суетиться вокруг трупа Рона. Джону легко говорить «начнется суета, ты легко сбежишь», а вдруг не получится сбужать? Страшно.
Нет, на самом деле страшно не это. Страшно отнимать жизнь у ни в чем не повинного существа, не сделавшего ей ничего плохого. Как потом жить с таким грузом на душе? Что она скажет Никс, когда придет время переселиться в края удачной охоты? В принципе, можно сходить в храм Кали, передать свою душу богине смерти и мщения… А если Рон повадится во сне являться? Надо потом Джона расспросить, как он этой опасности противодействует.
Тем временем Рон раскурил косяк, пыхнул и перевел взгляд с косяка на Алису. Взгляд Рона заметно подобрел.
— Чего задумалась? — спросил Рон. Алиса вздрогнула.
— Так, ничего, — сказала она. — О своем.
— Врешь, — сказал Рон. — Ты думаешь, что когда дело закончится, Зак меня выбросит на улицу… — Рон внезапно рассмеялся. — А тебе-то чего бояться? Если такое вдруг случится, я тебя сразу продам, да хотя бы обратно Джону Россу, за те же четыреста долларов. Но такого не случится, Зак мне тремя богами поклялся.
Алиса еще раз вздрогнула. Хорошо, что она не начала претворять в жизнь только что принятое решение. Она-то думала, что Рон — дурачок, а он вовсе даже не дурачок, он меры предосторожности принял. А тогда…
— Вы с ним детали обсуждали? — спросила Алиса. — Ну, размер вознаграждения, систему защиты…
— Какой защиты? — не понял Рон.
— Твоей, — объяснила Алиса. — За тобой же весь дом Адамса охотится станет. Рон торжествующе улыбнулся и сказал:
— Не станет. Зак говорил, если меня за семь дней не убьют, дома Адамса больше не станет. Кстати, уже не за семь дней, а… сколько осталось-то… то ли два, то ли три… Да неважно! По-любому скоро все закончится. А сейчас меня так охраняют, как самого Мориса Трисама не охраняют. Ни один ассасин не проберется! Герман Пайк, наверное, все локти себе искусал. Алисе показалось, что она ослышалась.
— Кто? — переспросила она.
— Герман Пайк, — повторил Рон. — Он у Адамса безопасностью заведует, как Зак у Тринити. Страшный человек, говорят. А кстати, ты его видела наверняка! Зак говорил, он недавно Иден посещал, уже после того, как мы с ним в столицу приехали. Под эльфийское нашествие угодил, жалко, что беложопые его не взорвали своими гранатами богомерзкими. Не бойся, он со ничего не сделает, никак до меня не доберется! Этот отель — он только кажется обычным, на самом деле это крепость настоящая. Зак мне схему обороны показывал… Думаешь, помойка во внутреннем дворе просто так устроена, от разгильдяйста? Ничего подобного! Это чтобы по двору нельзя было ночью пройти, там и днем-то трудно пройти, не поскользнувшись. А какие под отелем катакомбы! Видела дверь на первом этаже, где уборщица тряпки держит? Там каморка такая маленькая, а в задней стене у нее дыра, оттуда подземный ход идет через весь квартал… Да ты же знаешь, где второй выход! Мы с Заком вас с Джоном в первый раз как раз около него встретили. Я тогда в жреческом балахоне был, я его всегда надеваю, когда в город выхожу, чтобы ассасины не опознали.
— А зачем им тебя опознавать? — спросила Алиса. — Подкараулить у входа в подземный ход, и дело с концом.
— Про подземный ход только в доме Тринити знают, — покачал головой Рон. — И не все, а только самые избранные люди, человек десять всего. Так что не бойся, ничего плохого с нами не случится.
— Да, наверное, — пробормотала Алиса. — А все-таки, что тебе Зак обещал, когда дома Адамса не станет? Единовременное вознаграждение, пожизненную пенсию, что-то еще? Рон растерялся.
— Ну… мы об этом не говорили… Придумает что-нибудь… Но я не из личной выгоды Смита предал, ради правого дела, а значит, не предал, а справедливость восстанавливаю… Да ты сама-то понимаешь, что говоришь?! Если бы я начал за вознаграждение торговаться, кто я был бы после этого? Я не Джудас, чтобы предавать господина за тридцать долларов!
— Понятно, — сказала Алиса. — Ты не Джудас, ты восстанавливаешь справедливость бесплатно. Горе ты мое! Давай, докуривай, в спальню пойдем.
— Зачем? — насторожился Рон. Алиса рассмеялась.
— Ну, должен же ты меня опробовать наконец-то, — сказала она. — А то убьют тебя, а я так и не узнаю, какой ты в постели. Рон нахмурился.
— Ты меня не трави, — произнес он, безуспешно стараясь придать голосу грозную интонацию. — Я уже начинаю думать, что слишком много тебе позволяю. Ведешь себя как…
— Сука? — подсказала Алиса.
Ее подхватила и понесла та же неведомая сила, которая руководила ее словами и жестами, когда она в первый раз встретилась с Роном. То же самое лицедейское вдохновение. Тогда она тоже не понимала, зачем говорит какие-то определенные слова, тогда ее тоже пугало свое собственное поведение. Но в тот раз все закончилось благополучно, значит, и в этот раз пронесет. Может, боги именно так и помогают людям? Не устраивают чудеса, а просто подсказывают, что делать?
Рон некоторое время разглядывал Алису с таким выражением лица, с каким обычно разглядывают дерьмо, в которое только что вляпался.
— Да, пожалуй, ты права, — сказал Рон. — Я только сейчас понял одну свою ошибку. Когда мы с Заком ехали из Идена в Барнард-Сити, меня очень удивило, какие отношения установились между Заком и его орками. Он относится к ним почти как к равным, они называют его просто по имени, шутят над ним, иногда зло шутят… Я спросил его: «Почему ты им позволяешь это?», а он ответил: «У нас боевое братство. Мы столько раз спасали жизнь друг другу, что не придаем значения условностям». И тогда я подумал, что по-настоящему сильный человек тем и отличается, что может не придавать значения условностям. Я решил попробовать быть сильным. Я купил Дору, она оказалась дурой. Я купил тебя, ты оказалась сукой. И теперь я понял, в чем ошибся. У нас с вами не боевое братство, и не будет его никогда, потому что Дора — дура, а ты — сука. Нельзя относиться к суке, как к брату по крови, сука не понимает, что такое братство, доверие, права, свободы, справедливость, наконец… К суке можно относиться только как к суке. Вот что я сегодня понял.
— Молодец, — сказала Алиса. — Трахаться пойдем?
Она поняла, что сейчас произойдет. Он уже разозлен, а теперь разозлится еще сильнее. Набросится на нее, изнасилует жестоко, с садизмом, но это можно потерпеть. А когда он натешится, она съест конфету с противоядием, а ему не даст. И когда он помрет и поднимется суета, она спустится на первый этаж, войдет в каморку, в которой уборщица хранит тряпки, и выйдет из отеля через подземный ход, и пусть потом Зак кусает себе локти. Зак, а не Герман.
Она ошиблась. Рон покраснел, напыжился и… ну, не то чтобы затрясся, но что-то вроде того. А потом Алисе показалось, что он сейчас заплачет.
— Дора тебе уже рассказала? — печально спросил Рон. — По глазам вижу, рассказала. Какая же ты тварь…
— Чего рассказала? — не поняла Алиса.
— Ничего, — резко сказал Рон.
Встал и вышел, оставив окурок косяка в пепельнице. Алиса докурила его в две затяжки, но в голове не прояснилось. Она понимала, что в чем-то ошиблась, но в чем именно — не понимала.
Когда Рон вошел в гостиную, Дора сидела на полу и строила очередной карточный домик. Рон злобно пнул его, карты рассыпались.
— Ой! — сказала Дора и вздрогнула. Подняла взгляд и вздрогнула еще раз.
— Что случилось? — спросила она. — Что Алиса с тобой сделала?
— Ничего! — рявкнул Рон и вышел вон.
Дора поднялась с пола и осторожно заглянула в открытую дверь кабинета. Алиса сидела в любимом кресле Рона и гасила окурок в пепельнице. Дора хотела было возмутиться, что гасить такой большой окурок — преступление, его еще курить и курить, за такое в приличном обществе сразу канделябром бьют…