Девушку звали Ингой. На вид ей было не больше девятнадцати. Высокая, тонкая, с очень нежным овалом лица, кареглазая, солнечная блондинка — она буквально втягивала в себя взгляды мужчин. Платье на ней было с узким вырезом, пепельно-серое, в ушах бриллиантовые трилистники.
Воистину, никакой иной отдых так не восстанавливал силы Роберта Лея, как пребывание в обществе молодых прелестных женщин! Однако Нору он знал давно и, если любовался ею, то лишь с эстетических позиций; Инга же была, пожалуй, первой женщиной, на которую после встречи с Маргаритой он обратил свое неожиданно посвежевшее мужское внимание. В ней было что-то строгое и одновременно соблазнительное…
Двое длинноногих юнцов нависли над их столиком, приглашая на танго дам. В другое время Лей не потерпел бы, но сейчас только равнодушно кивнул, не переставая жевать.
— Когда ты возвращаешься? — спросил он Альбрехта. — Следующий год немцу лучше жить в Германии.
— Вот как!
— Да. А когда свадьба?
Хаусхофер скептически поджал губы:
— Видишь ли, это Инга хочет, чтобы я представлял ее как свою невесту. Но по правде сказать, надежды у меня мало. Думаю, ее за меня не отдадут.
Лей искренне вытаращил глаза:
— Не отдадут… за тебя?! Ее что, в монастырь готовили?
— Вся ее семья — большие ревнители расовой чистоты, так что зять-полукровка или, как это теперь называется, «еврейская помесь первого класса»…
— А этим «ревнителям» известно, что твой отец вместе с фюрером — попечитель сына Рудольфа Гесса?
— Н-нет, — удивился Альбрехт. — Я этого и сам не знал.
— Карл в первый же день после рождения мальчика был приглашен в Бергхоф, и фюрер встретил его там как самого желанного гостя. Одним словом, если понадобится как-то повлиять, то любой из нас…
— Спасибо, Роберт. Я это знаю, но… — Он болезненно поморщился.
— Ну, да, понятно, — усмехнулся Лей. — Однако то, что кроется за твоей гримасой, это — свершившийся факт, который тебе поперек дороги не должен становиться.
— А чем я лучше? — с вызовом бросил Альбрехт.
— Брось, старина, — так же болезненно сморщился Лей. — Бери пример с собственных родителей. Недавно фрау Хаусхофер просила меня за одного своего родственника и сделала это так, что ни она, ни я не испытали ничего, кроме удовольствия от общения друг с другом.
— Ты это серьезно? — не глядя, спросил, Альбрехт.
Лей махнул рукой:
— Брось, повторяю тебе! У твоей матери есть возможность с комфортом жить в любой стране мира, но она немка! Немка во сто крат больше, чем голубоглазый блондин Макс Эрнст, который мог бы сделаться нашей национальной гордостью, а не сделается ничем!
В это время юнцы воротились с дамами, у которых на лицах была написана одинаковая скука.
— Ты что-то говорил о Максе, Роберт? — обратилась к Лею Нора, слышавшая его последнюю фразу.
— Я все сожалею о том, что он продолжает валять дурака, — ответил Лей. — Мы, немцы, нигде не нужны, разве что в Австралии — землю пахать. А творцы должны сидеть дома.
— Многим очень не нравится ваш министр культуры, — попыталась возразить Нора. — Этот человек, по-моему, никогда и ни в чем не сомневается.
— Вы собираетесь посетить январский Салон? — повернулся Лей к Инге, пресекая обсуждение товарища по партии. — Похоже, он станет последним.
— Последним? — Девушка робко вскинула глаза.
Обычно открытая и общительная, она сейчас совершенно не походила на себя.
— Это будет даже не агония, а последний выдох сюра и… аминь! — Разговаривая, Роберт продолжал жевать и глядел в тарелку, поэтому он не увидел, а ощутил на себе ее взгляд — первый за все время.
— А вам не жаль? — так же осторожно спросила она.
— Мне жаль лошадку Дада и слона Селебеса, поскольку это из области сновидений. — Лей перестал жевать и прищурился. — Знаете, я сегодня видел потрясающую картину — никак не могу отделаться от впечатления. Она, как страшный сон, неподконтрольна сознанию. Вот этого жаль. Это ушло слишком быстро. А взамен явился господин Дали и всучил публике свою Галу в шляпке с бараньими котлетками, поскольку, видите ли, «а почему бы и нет?!». И пошло-поехало… Муравьи, омары, трупы младенцев — все убожество собственных пороков — напоказ! Они — достоинства! Они — искусство! Нет, в Европе никто не должен жалеть о закате сюрреализма. Пусть теперь господин Дали увозит свое трупное разложение за океан. Только там у него еще могут родиться последователи, которые его превзойдут. — Лей остановил себя и улыбнулся девушке. — Извините, я не сумел коротко ответить на ваш вопрос и, по сути, так и не ответил?