Сосны стояли теперь сплошной стеной, а горы как будто отодвинулись, и шоссе начало свой последний самый крутой подъем.
Почувствовав на себе осторожный взгляд Тодта, Маргарита чуть откинула голову:
— Вы уже бывали в Бергхофе?
— Был. Один раз.
— Брат писал — здесь много всего настроили: теплицы, молочную ферму, чайный домик под названием «Гнездо орла». Забавно.
— Меня как раз и вызывали для консультации по поводу дороги к этому строению. Рейхсляйтер Борман собирался пробить тоннель в скале.
«…Бергхофа никто не любит… Тут шумно, постоянно что-то строится, сверлят дыры в горах, вечный гул… — писал ей в Париж Гитлер. — …А мы все так нуждаемся в покое».
— Фройлейн желает пройти к себе или?.. — спросила горничная, сопровождавшая ее наверх.
Подразумевалось, что фройлейн должна пройти к себе.
— Проводите меня прежде к рейхсляйтеру Борману.
— Как вам угодно. — Горничная кивнула. Точно из пола вырос адъютант и щелкнул каблуками. Маргариту проводили в гостиную с двумя бюстами фюрера, глядящими на тех, кто входил, и к ней вышел Борман, сосредоточенный, как человек, вынужденно отложивший срочные дела. Они одарили друг друга безмятежными улыбками. Он поцеловал ей руку, задал несколько дежурных вопросов, оставаясь все время начеку, и не ошибся.
— Мне хотелось бы немедленно поговорить с фюрером, — твердо произнесла Маргарита. — Будьте так любезны проводить меня к нему.
Борман кивнул. Это было скверно, но все-таки лучше, чем если бы она отправилась к Гитлеру одна. Идея вызвать ее из Парижа принадлежала ему, Борману, с той только разницей, что он-то предлагал подтолкнуть Гесса; Гитлер же взялся написать сам. Что ж..
Борман прошел с ней в другую гостиную, куда выходила дверь кабинета Гитлера. Здесь бюстов не было. Маргарите сразу бросилась в глаза большая фотография Виндзоров, висящая прямо против входной двери. Еще десятка три фотографий в художественном беспорядке лежали на круглом столике у самой двери в кабинет. Борман прошел в эту дверь, а она присела у столика и принялась рассматривать снимки.
В гостиную вошел Геббельс с папкой и, увидев Маргариту, несколько опешил:
— Грета? Вот неожиданность! С приездом!
— Здравствуй, Йозеф!
Он пожал протянутую руку:
— Прости… я приглашен…
Она кивнула. Через минуту, тоже с папкой, появился фон Риббентроп. Склонившись, коснулся губами ее пальчиков: она заметила, что рука у него слегка дрожит. Он спросил о дороге, здоровье детей. Застывшее красивое лицо казалось кукольным. Он даже не нашел в себе силы растянуть губы хотя бы в какое-то подобие улыбки.
Когда Риббентроп скрылся в кабинете, оттуда вышел Борман, оставив наполовину открытой дверь:
— Фюрер просил вас подождать две минуты. Он сейчас освободится.
— Где сделан этот снимок? — поинтересовалась Маргарита.
Борман наклонился к столу. На фотографии улыбающиеся герцог и герцогиня Виндзорские стояли на живописном «фоне» из таких же улыбающихся рабочих. Во всей группе имелась лишь одна мрачная физиономия — сопровождающего Виндзоров в их турне по Германии Роберта Лея.
— На заводе «Фольксваген». Неудачным вышел.
— Вы их здесь для меня разложили? — не удержалась Маргарита.
— Конечно. Для вас. Есть и неплохие. Этот, например.
…Тот же Лей, с лакейской улыбкой, следует за «миссис Симпсон» по дорожке возле озера Хинтерзее; в руке у него… дамский зонт.
Борман удалился.
«Пожалуй, еще года два назад этот человек едва ли позволил бы себе со мной подобную… иронию, — отметила Маргарита. — Быстро же он набирает вес».
— Итак, господа, судя по тому, что папки по-прежнему две, я делаю вывод, что единое решение вами не выработано, — послышался резкий голос Гитлера почти от самых дверей: видимо, фюрер по-привычке расхаживал по кабинету. — Я дал вам сутки! Даю еще три часа! Три часа, Йозеф! — Голос отдалился. — И попрошу не выходить из моего кабинета до тех пор, пока папка не останется одна!
Гитлер вышел в гостиную, по дороге переменяя сердитое выражение на озабоченно-гостеприимное. Поддев под локоть, заставил ее подняться и вывел прочь. Они очутились в просторной комнате со стеклянными дверями, выходящими на обширный балкон.
— Здесь легче дышится, — пояснил Гитлер. — Ну, здравствуй, детка.
Он по привычке поцеловал ее в щеку.
— Только не наскакивай на меня, прежде не выслушав. Сейчас кофе выпьем.