Он весь слегка передернулся, словно желая стряхнуть с себя неприятное ощущение.
— Одним словом, не станем вмешиваться в эти дела! К тому же Лей далеко не столь уж неуступчив. Вспомните ваши прежние конфликты — в Пруссии, например! Вообще, если на него долго давить, как вы это умеете, Герман, то он, в конце концов, плюнет и сдастся. Тем более теперь, когда у него, возможно, наладится, наконец, семейная жизнь. Но! — Гитлер остановился перед Герингом и многозначительно поднял палец. — Но никогда не рассчитывайте, что давить на него стану я!
Геринг ушел от Гитлера еще более недовольным, чем к нему явился. Фюрер, по сути дела, выдал Лею «индульгенцию» перед Господом… в лице самого себя.
Маргарита сидела с Эльзой, кормившей малыша, когда к ним пришел Рудольф.
Беспокойство за жену еще не оставило его, да и ребенок, хоть и родился здоровым и крупненьким, но ему, впервые ставшему отцом в сорок три года, казался самым беспомощным и хрупким на свете существом.
Эльза решила кормить сама; молоко пришло сразу и много, и кормления всем доставляли удовольствие.
В спальню тихонько постучали, послышался голос Лея.
— Войди, Роберт, — отозвалась Эльза. — Я уже покормила.
Она спрятала грудь и, положив сына на подушку, приветливо улыбнулась:
— Вы сегодня быстро закончили, — заметила она.
— Да, быстро, — усмехнулся Рудольф. — Можно я его возьму?
Он взял малыша, сучившего голыми ножками, бережно, как показал Брандт, придерживая головку.
— Очень красиво держишь, — похвалил Лей. — Только лучше положи пока.
— Почему? — не понял Рудольф.
— Сейчас увидишь. Дай-ка мне. — Он взял ребенка, положил его на подушку, немного на бочок, отвернув от Эльзы. Младенец тут же пустил такую упругую струю, что Рудольф про себя пришел в восторг.
— В них гораздо больше жизненной силы, чем нам это кажется, — усмехнулся Роберт.
— Между прочим, там Геринг зубами скрежещет, — заметил ему Гесс.
— А что случилось? — спросила Эльза.
— Забавное недоразумение, — ответил Лей. — Грета, что за таблетки на моем галстуке лежали?
— Это мои. Я хотела снотворное принять, но… — Маргарита смутилась, припомнив минувшую ночь.
— Я так и подумал, — кивнул Лей.
— Как же ты глотаешь что попало?! — возмутился Рудольф.
— Ну, виноват. Зато появилось свободное время и возможность нам с Гретой прогуляться к Кельштейну. Хоть посмотрим, что там Борман настроил.
— Как же ты в таком состоянии…
— Я в таком состоянии не могу серьезные вопросы решать, тем более с Герингом. А с женой побыть в самый раз. Вообще-то… — Он глубоко вздохнул. — Будь вашему Буцу хотя бы две недели, я бы и вас троих туда вытащил. Такая красота вокруг, а мы тут все ходим, как индюки по птичьему двору, и пакостим друг другу.
— Как ты его назвал? — улыбнулась Эльза.
— Кого? А! Да, Буц он и есть Буц! Знаешь… — Он присел у ее постели. — Помню, мы с Гретой целый месяц для своих двойняшек имена сочиняли. Изольда, Аврора, Юдифь…
— Не было Юдифи, неправда! — засмеялась Маргарита.
— Зато Тристан был, и Зигфрид, и еще какой-то… не то Амфилохий, не то Сакердон.
— Ну, неправда же! — хохотала Маргарита. Рудольф тоже улыбался.
— Одним словом, мы до завтра отсюда исчезнем, — сказал Лей. — Переночуем в Платтерхофе. Там сейчас фон Нейрат перед отставкой лечится. Но мы его беспокоить не станем.
— Имей в виду, Борман и здесь, и повсюду персонал набирал сам, так что… — начал Рудольф.
— В-вот у нас всех где уже твой Борман сидит! — Лей хлопнул себя сзади по шее с такой силой, будто хотел себе голову снести. — Извини, Эльза.
Он встал и молча увел Маргариту.
Через четверть часа, когда они уже собирались сесть в машину, туда, опередив их, заскочила Берта.
— Это как же понимать? — спросил Лей.
Собака отвечала тихим взлаиванием.
— Ясно, — кивнул Роберт. — Но ты уверена, что хочешь с нами?
Берта, фыркнув, мотнула головой и привычно улеглась на заднем сиденье.
— Куда мы поедем? — спросила Маргарита, увидев, что он выруливает на шоссе.
— Спустимся к Оберзальцбергу и объедем гору с другой стороны. Надеюсь, еще остались места, где эта крыса не успела все перерыть!
— Мне кажется, Рудольф тоже стал недолюбливать Бормана, — заметила Маргарита.
— Поздно. Сначала спихнул на него всю рутину, а когда спохватился, то оказалось, что инфекция уже так въелась в организм партии, что поражения необратимы.