Сомов вернулся с ножом в руке. Его рот, руки, его тельняшка были испачканы кровью. В глазах горел дьявольский огонек безумия.
- Этот гормон способен творить чудеса, - ответственно заявил он Ксении, стаскивая с себя трусы.
Она ответила ему жестом, вместив все презрение, всю ненависть в выставленных на показ средних пальцах.
- Я кое-чего тебе не сказал, упустил одну немаловажную деталь, - Сомов ядовито улыбнулся. – Но раз уж мы с тобой практически муж и жена, считаю, у нас не должно быть друг от друга секретов.
Он взглянул на свой торчащий член. Тот виделся ему двуглавой змеей с множеством толстых пульсирующих вен под полупрозрачной чешуйчатой кожей.
- Пока ты была без сознания, я положил в гнездо кусок подгнившей плоти и держал его там около часа. Думаешь, что у тебя сейчас во рту? Так вот, пока ты посасываешь мертвечину, твоя репродуктивная система приведена и удерживается в адаптированном состоянии, все процессы упрощены и ускорены, стало быть, ты вмиг забеременеешь. Но сложность заключается в том, что адаптированные зиготы начинают дробиться лишь в мертвом теле. Вот ведь незадача! Тебе придется умереть. Причем умереть сразу после того, как я тебя... Словом, здесь мне нужно будет постараться. Все хорошенько рассчитать. В идеале сердце должно остановиться по завершению эякуляции.
Забравшись на койку, Сомов разрезал, сорвал и бросил в сторону трусики Ксении, а после вскрыл ей вены на обоих запястьях. Кровь хлынула пульсирующими фонтанчиками. Ксения тихонько застонала. В этот миг Сомов в нее вошел.
- Завтра вечером, когда в твоем брюхе будут кишеть сотни эмбрионов, я всех их извлеку и отдам гнезду. Но ты не бойся. Больно уже не будет, - прошелестел он.
Ксения отстранила, как могла, от него лицо. Смотрела на мертвую женщину, на мух, ползающих по ней, смотрела на отрубленные пальцы, сложенные на полу звездой. Она понимала, что совсем скоро умрет, но почему-то не хотела закрывать глаза.
Сомов лизал ей шею, страстно кусал мочку уха, сопел от удовольствия. Пятная тельняшку в ее крови, он ускорял темп. В комнате стало темнее. Вязкая мгла просочилась откуда-то из коридора, окутывая, зачаровывая, располагая к умиротворению.
Ксения сонно перевела взгляд с мертвой женщины на дверной проем и вдруг увидела там Кирюшу. Образ сына, собранный из самых светлых воспоминаний, явился ей. Равнодушно пройдя мимо трупа Елизаветы Кружевницкой, он подошел к койке, на которой обезумевший дядька насиловал его умирающую мать.
- Пойдем домой, ма, - сказал Кирюша и коснулся ладошкой ее окровавленной щеки.
Ксения хотела ответить сыну, сказать, как сильно его любит, но кляп, проклятый кляп мешал.
- У тебя во рту что-то очень плохое. Давай-ка я вытяну, - предложил Кирюша. – Только ты мне тоже немножечко помоги.
Послушавшись, Ксения стала выталкивать кляп языком, что было силы. Миллиметр за миллиметром в такт неистовых фрикций Сомова. И у нее получилось. У них с Кирюшей получилось! Порвав рот в двух уголках, обрубок кисти гражданки Кружевницкой вывалился и упал на пол. Ксения вскрикнула и стихла, закрыв глаза.
- Что ты… что ты наделала, дура? - задыхаясь, заверещал Сомов. - Ты же нарушила целостность адаптации!
Он выскользнул из Ксении, поднял с пола обрубок кисти и дрожащими руками принялся заталкивать ей в рот. Но Ксения уже была от него далеко.
Взявшись за руки, они с Кирюшей без оглядки бежали прочь из квартиры №16. Бежали вниз по невзрачным бетонным ступеням, но при этом вверх по ступеням из радуги.
Конец