Мордалевич первым отвел взор. Он явно был смущен прямо поставленным вопросом. Тронув поводья, он выехал вперед, оставив вопрос Андрея без ответа. Чекист понял, что дальнейшего разговора не получится…
Почти неделю Мордалевич после ужина оставлял Андрея в землянке одного и куда-то уходил. Возвращался поздно и, если даже Андрей не спал, молча раздевался и ложился в постель, как будто избегая продолжения разговора, начатого ими в лесу, у ручья.
Андрей терпеливо ждал, не рискуя торопить атамана, в котором происходил важный поворот.
В один из дней, когда Мордалевича не было, в лагерь явились Комар и Оксаненко. Комар вскоре уехал, а Оксаненко остался. Его приезд Цупком объяснял необходимостью усилить командование главным своим соединением на время съезда, на который вскоре должен был уехать атаман.
Мордалевичу этот приезд еще одного офицера явно не понравился, поскольку подтверждал, что Цупком относится к нему с недоверием.
Рассказал Оксаненко Андрею и историю сына лесника.
Володя тяжко переживал гибель любимой девушки, хотел тут же идти в банду, но отец отговорил его от этого. На одном курсе с Владимиром учился Иван Суходол, очень способный студент, к которому товарищи часто обращались за помощью. Был Иван членом комсомольской ячейки, и Володя не смог скрыть причины перемены своего отношения к нему. Прямодушный Иван допытал-таки его расспросами, и Володя признался в том, какое непоправимое горе принесли ему большевики.
— Да не большевики это, а бандиты! Уверен! — твердо заявил Иван.
Так Владимир оказался в губернской ЧК, где ему открыли глаза, предъявив неопровержимые доказательства того, кто был настоящим виновником злодеяния на мельнице. Сын лесника согласился помочь в борьбе с бандитизмом, надеясь в душе, что именно ему самому доведется рассчитаться с Мишкой Кривым.
Виноградский и Оксаненко обрадовались новой встрече. Вдвоем было легче: можно было и посоветоваться и подстраховать друг друга, да и рискнуть в случае нужды.
Именно о своем намерении пойти на открытое объяснение с Мордалевичем и сообщил во время одной из бесед Андрей Федору. Тот с сомнением покачал головой:
— Атаман весь кипит. Пристрелит он тебя на моих глазах, и ничем я тебе не помогу. Давай дождемся сообщения о дате съезда — посмотрим, как определится тогда Мордалевич.
— Хорошо, Федор, подождем. Только объясняться мы с ним будем, конечно, с глазу на глаз. Вмешивать тебя в это дело не стоит — ты у нас самый верный человек в Цупкоме.
— Стоп, стоп. Не забывай, что моя прочность основана на показаниях сотника Щербины. Так что и тебя раскрывать нельзя.
— Ах, черт! — задумался Андрей. — Ну, что же, придется сыграть, что я перевербовался. Это, пожалуй, еще больше убедит атамана.
В свободное время чекисты — особенно хорошо это получалось у Андрея — общались с бандитами и все больше убеждались, что откровенных головорезов среди них сотни две-три, не больше, а остальные — запутавшиеся в жизни селяне, втайне и даже открыто мечтающие вернуться в родные дома, и только инерция вражды да авторитет батьки Юрка держит их в банде,
— Вот увидишь, Андрей, — говорил Оксаненко, — как только будут арестованы участники съезда и Мордалевич в их числе, тут мы и возьмем всю банду едва ли не голыми руками. Нужно будет только изолировать, в крайнем случае даже уничтожить, Мишку Кривого и ему подобных.
Наконец прибыл дед Мирон с коротким сообщением: «Двенадцать» — число означало дату съезда. С отцом приехал Володя с единственным приказом ЧК — быть под рукой у Виноградского.
В тот же вечер Мордалевич пригласил Андрея прогуляться вокруг лагеря — осмотреть дозоры.
— Как вы думаете, пан сотник, какое решение примет съезд? — сразу же спросил он.
Андрей пожал плечами.
— Это зависит от того, подаст ли сигнал головной атаман, — уклонился он от прямого ответа и спросил: — А какое решение вам больше по душе?
— Я знаю, что мне не по душе! — с ударением на отрицании ответил Мордалевич. — Бездействие. Неопределенность. Болтовня.
— Не возражаю.
— Тогда слушайте, каков мой план. Накануне съезда, когда большинство атаманов и представителей повстанкомов уже прибудут в Белую Церковь, я выступаю всеми своими силами и начинаю обход Киева с запада в направлении Макаров— Фастов — Белая Церковь. В активные действия не вступаю, не считая мелких реквизиций.
— Говорите уж прямо — грабежей.
— Не понимаю вашей иронии, пан сотник?