С громким «пуф» лопнул нарост на лбу тощего подростка, жевавшего, что-то мягкое и красное в среднем ряду. Он задёргался и упал на пол. Из образовавшейся у него дыры на лбу проклюнулся коричневый извивающийся отросток. Оканчивающийся мягким чешуйчатым шариком. Как у улитки мать его. Шарик завертелся на своей оси, а потом открылся и уставился прямо на мальчишек. Это было уже выше их сил.
— Бежим! — тихо с придыханием на ухо Генке произнёс Воробьёв.
Они медленно на цыпочках отступили от двери столовой, а затем изо всей мочи побежали к лестнице.
В спальне царил разгром. Кто-то злостно разворошил все постели, раздолбал лежащие на прикроватных тумбочках телефоны, разворошил из шкафов вещи.
Окна так и остались распахнутыми, на полу растаявший снег давно превратился в воду. Убедившись, что в спальне никто не прячется, Воробьёв предусмотрительно закрыл дверь и поставил под ручку спинку стула.
— Итак, переодеваемся, затем забираем из тумбочек все нычки и валим из трудколонии ко всем чертям! — как отважный герой боевика провозгласил Пашка и первым начал снимать потную, грязную одежду и промокшие кроссовки с вонючими носками.
Они вылезли через окно, благо спальня находилась на первом этаже. На улице их снова ждал полный облом. За центральными воротами строго следил замерший точно в анабиозе охранник. Шапка ушанка еле натягивалась на его распухшую как арбуз голову. Ее края, то и дело сами по себе странно подрагивали.
Мальчишки остановились у кухонного блока, не рискнув приблизиться к мусорным контейнерам. При дневном свете и так было отчётливо видно, как в дверь овощехранилища спускались группки подростков, некоторых даже вели насильно, скрутив под ручки как военнопленных. Через некоторое время подростки выходили, вытаскивая мешки с картошкой. А когда несколько чумазых мальцов в трусах и майках присели на корточки и стали жадно вгрызаться в грязные сырые клубни, то Генка и Пашка совсем обомлели и были вынуждены отвернуться, пытаясь побороть приступ рвоты.
Время приближалось к обеду. Подростки не спешили покидать овощехранилище, а охранник всё так же точно оцепенелый стоял на стрёме у ворот.
Итак, за забор мальчишкам было без помощи не перескочить, даже если бы они притащили сюда стремянку. Трехметровая стена, а сверху колючая проволка подключённая к сети могла отвадить от побега кого — угодно. Пришлось снова вернуться в спальню.
— Они все рехнулись, — прошептал Чебурек, устроившийся возле подоконника.
— Странная картошечка, очень вкусная, наверное. Иначе почему они её так остервенело, жрут. — заметил Воробьёв.
— Может это болезнь. Булимия, — ответил Чебурек, жадно откусывая огромный кусок от шоколадного батончика, заграбастанного из тумбочки Бычкова.
— Тсс, это у тебя булимия. А у них точно что-то другое — прошипел Пашка, разглядывая молодую повариху в расстегнутом халате и в шлёпках вывалившую из кухонного блока на улицу.
— Чёрт, куда она тащится? — хотел, было сказать Воробьёв, но обомлел. Повариха обернулась, и он увидел, как пульсирует на её лице огромная опухоль. Черная, как и картошка, в мешках выгруженная на снег.
— Пашка, — взвизгнул Чебурек. Это мне кажется. Кажется да? — затрясся как в припадке Генка, тоже разглядевший опухоль.
— Заткнись, — отрезал Пашка, чувствуя, как от страха свело мочевой пузырь. Генка напрягся и всё никак не мог успокоиться, всё тарабанил, куда она тащится, даже после того как повариха скрылась из вида.
— Чёрт я вспомнил, у медсестры на столе был телефон. Точно, — нарочито бодро произнес Воробьёв и толкнул Генку в бок.
— Я туда снова не пойду, — уперся Генка.
— Пойдёшь, а потом мы сходим в комнату отдыха и телевизор включим, новости глянем — сказал Пашка, потому что где-то в глубине души всё ещё верил, что всё происходящее можно рационально объяснить.
.-Или давай ты сходишь за телефоном, а я в комнату отдыха сгоняю.
— Нет, — мигом отрезвел Генка. — Вместе пойдём. — Он прекрасно знал, что в таких ситуациях как в фильмах ужасов никогда не стоит разделяться.
— Хорошо, — сказал Воробьёв и, убедившись, что в коридоре и на улице под окнами поблизости никого нет, собрался с духом и начал на пару с Генкой осуществлять свой план.
Свет в медблоке так и не загорелся. Длинные плафоны ламп в коридоре идущие на потолке через определенный промежуток были разбиты и свисали на проводах, то и дело, болтаясь от гуляющего по коридору сквозняка.
На улице началась метель. Порывистый ветер задувал колючие снежинки из раскрытых окон на пол.