Василий услышал шорох. Неужели в подвале действительно завелась крыса? Он снова щёлкнул зажигалкой, тщательно осветив всё вокруг — и стал накладывать картошку.
Сюда бы сейчас того толстого серого кота, что любил лениво сидеть на перилах и зычным мяуканьем выпрашивать, что поесть, обитая около кухонного блока.
Когда он наполнил картофелем два ведра из шести, то снова послышался шорох — и что-то мягко покатилось по полу.
Наверное, это сполз мешок с картошкой и из дырок в сетке покатились на деревянный пол клубни. Но, на этот раз шорох был ближе и вызывал у завхоза непонятную тревогу.
Трещоткин снова щёлкнул зажигалкой и никого не увидел. Только скрипнула под порывом ветра дверь на верху. Затем ветер сильно хлопнул дверью и практически закрыл её, усиливая вокруг и без того чернильно-чёрную темноту.
Завхоз наполнил картошкой почти все вёдра на ощупь в полной темноте, когда его рука в матерчатых перчатках коснулась чего-то мягкого — это что-то хлопнуло, точно взорвалось.
— Фу, мерзость, гнилой клубень, етить-колотить, попался! — Мужчина хотел разжать пальцы и выпустить клубень, как снова с лязгом хлопнула дверь наверху.
Его носа коснулось отменно-ядрённое зловоние, мужчина тут же скривился и выругался сквозь стиснутые зубы.
Неожиданно замигал и включился таки свет. Василий зажмурил привыкшие к темноте глаза, а когда открыл их, то мельком периферийным зрением увидел, как что-то сплющенное коричневое с крапинками чёрного цвета, точно жгутом обвило его руку и плюхнуло на лицо, обжигая своими выделениями точно кислотой.
На матерчатой рукавице растеклось отвратительное пятно. Вонь опечатала ноздри мужчины вызывая рвоту.
Он успел открыть рот, набирая воздух для отчаянного крика, как существо похожее на гигантскую, распухшую крысу шлепнулось, откуда-то сверху, придавливая Трещоткина к полу. Влажные усики твари коснулись лба мужчины.
От нахлынувшей паники, он онемел, тело превратилось в неподвижную копну сена. Крик комом застрял в горле. Сердце билось галопом, как у той испуганной лошади, на которой Трещоткин вздумал разок прокатиться, когда ещё был совсем юн. Тогда он отделался испугом и сломанной рукой.
Свет в подвале снова мигнул и погас. Василий собрался закричать, но вместо крика из его горла вырвался слабый писк.
Шорх. Шорх. Зашуршало в углу — и Трещоткина потащили в самую глубь подвала в дышащую гнилью темноту.
Галина Петровна шеф повар трудколонии для несовершеннолетних сегодня работала в вечернюю смену. Раздав ужин, она то и дело посматривала на дверь в кладовую, прислушиваясь: не скрипнет ли ржавая петля, оповещая ее, что картошку на завтрашний день всё же удосужились принести из подвала.
Сегодня завхоз лично должен был спуститься в подвал, так как пропойца Медведев после юбилея жены выпавшего как раз на минувшие выходные: в понедельник с утра на работу так, и не явился.
Она вздохнула, картошка запаздывала, а её ещё нужно было почистить, чтобы не запороть завтрак.
Повариха уже протёрла плиты и раздачу, а дверь так и не скрипнула.
Вскоре стихли голоса трудных подростков, и высокие двухстворчатые двери столовой закрыли.
На кухне кроме Галины Петровны осталась трудолюбивая и чистоплотная, но, тощая как таранка — Люда, мойщица посуды.
Странно, посмотрела на настенные часы в зале Галина Петровна, и отметила, что уже восьмой час и завхоз уже давным-давно должен был появиться и принести картошку, но его не было.
Повариха упрёла руки в бока и выпила тёплого чая. Она негодовала. Василий в работе зарекомендовал себя как человек хоть и пьющий, но к любому делу — ответственный. Может, что-то случилось?
Она подождала ещё пятнадцать минут, за это время развесила сахар. Затем женщина накинула на белый халат залатанную на рукавах фуфайку, переобулась и вышла в тёмный двор.
Пристройка завхоза располагалась рядом с котельной. Свет в окнах не горел. Дверь оказалась не заперта. Повариха вошла внутрь и громко произнесла
:- Василий? — Ответа не последовало, но женщина заглянула в его рабочий кабинет, удивившись царившему на столе беспорядку: чашка на столе накрыта крышкой, точно Трещоткин только что вышел. Что-то было не ладно.
Галина Петровна решила самостоятельно разобраться, в чём собственно дело и сперва наведаться в подвал.
В слякоти подтаявшего снега её резиновые сапоги то и дело скользили и чавкали, издавая смешной звук. Шпок-шпок. Фонари у высокого блочного забора с проволкой сверху, на которую подавался ток, уже загорелись, как и окна в спальном корпусе, где проживали подростки.