— Люда, — обратилась Петровна к мойщице посуды, я к медсестре схожу. Что-то мне совсем плохо.
— Иди! — крикнула Люба, после завтрака усердно драившая моечную ванну дешёвым и вонючим порошком, от которого у неё сильно першело в носу.
Каморка медсестры ютилась в самом тёмном и холодном крыле спального блока. Полки в кабинете были плотно заставлены папками. Старый пожелтевший холодильник «Минск» урчал и часто трясся точно припадочный.
— Одну минуточку посиди милая, — ласково обратилась к пришедшей Галине Петровне похожая на старинную фарфоровую куколку, пожилая, но всё ещё красивая медсестра.
Она как раз заканчивала осматривать последнего очень высокого и крепкого подростка, с недобрым прищуром тёмных глаз.
— Вот Бычков, выпьешь ещё таблетку на ночь, понял? От твоей аллергии должно помочь. И не чешись, терпи милый, — добавила женщина, замечая, что мальчишка снова тянет свои толстые пальцы к расчёсанным до крови предплечьям.
— Иди, иди Бычков не глазей, аскорбинка на прошлой неделе закончилась, — строго сказала медсестра и закрыла за ним дверь.
— Дурдом какой-то, — выдохнула медсестра. — Я уже с ног сбилась. У всех сегодня поголовно, или чесотка, или аллергия. Запас супрастина извела. Ну, да ладно, — выдохнула она и ласково улыбнулась и спросила у Галины, сидящей на деревянном стуле, возле письменного стола:
— Так что случилось, милая? Заболела?
— Ой, что-то плохо мне Зинка, ой как плохо. Ломит с самого утра.
— Так-с, давай тогда для начала померим температуру, — выдвинув ящик из-за стола, медсестра извлекла пластиковую коробочку с термометром и протянула бледной и замученной поварихе.
Когда термометр оказался у поварихи под мышкой, медсестра обеспокоенная внешним видом женщины всё так же ласково спросила:
— Рассказывай что беспокоит, что болит, Галина?
Повариха тяжело вздохнула и, почесав сквозь ткань одежды предплечье и область груди, стала рассказывать.
— Так-так, — цокнула языком медсестра, обнаружив кроме высокой температуры поварихи ярко-красную точечную сыпь на спине и груди женщины.
— У тебя такая же аллергия милая, как и мальчишек — уверенно сказала медсестра. — Только вот не пойму, чем вызвана температура, горло то у тебя не красное, лимфаузлы не воспалены, только дышишь ты Галька всё равно тяжело с хрипами. — Она внимательно посмотрела в лицо поварихи, сделав заметки в карточке, сказала:
— Рекомендую кроме супрастина и обильного питья, таки съездить тебе в поликлинику милая, сделать флюорографию.
— Сроду аллергии не было ни на что. Сама не пойму что со мной такое, — всхлипнув, сказала повариха. — Да и дома ни кого, сын в Москву на заработки уехал. Боюсь я Зина, как представлю себя в таком состоянии в пустой квартире.
— Ну что ты, как дитё малое хнычешь. Давай лучше тогда переночуй в изоляторе сегодня. Я как раз в ночную смену дежурю. — Галина Петровна снова тяжко вздохнула, и глянув медсестре прямо в глаза, долго молчала, а потом просто смирившись, кивнула.
Зинаида Григорьевна отвела повариху в изолятор, дала выпить таблетку жаропонижающего и напоила тёплой водой с лимоном и мёдом, затем уложила в постель и накрыла одеялом.
На рабочем столе у неё ещё оставалось много бумажной работы. Медсестра заварила себе крепкий чай и решила прогуляться в буфет, купить сдобную булку.
За окном медленно падал снег вперемешку с дождём. Зинаида Григорьевна поёжилась, она ненавидела зиму именно из-за слякоти и вечной промозглой сырости, вызывающей ноющие боли в её старых костях.
Воробьёв полностью погрузился в фантастические миры, переживая приключения героев как собственные, а поэтому покинул библиотеку, когда за окном было уже темно.
Привыкнув к его ежедневным посещениям, строгая библиотекарша как всегда не выгнала его, наверное, потому что он из всей ребятни, похоже был единственным читателем, кто вообще сюда заглядывал за долгие годы.
Старые часы, доставшиеся Пашке от отца, защелкивались, на тощей руке мальчишки у локтя, чтобы не свалиться с кисти. Секундная стрелка отмотала круг, показывая пол шестого. Еще чуть-чуть и он опоздает на ужин.
В столовой сегодняшним вечером было наудивление, не многолюдно и Быка Воробьёв не увидел, а вот Чебурек уже сидел за столом возле стены и уплетал запеканку.
— Как дела Генка? — спросил Воробьёв, усаживаясь на лавку и отпивая глоток яблочного сока с мякотью, явно разбавленного водой, но всё равно вкусного.
— Где все?
— Да чёрт их знает. У Быка и его шайки, как и у большинства пацанов из стройотряда сегодня не то понос, не то золотуха. Они как приехали так сразу к медсестре пошли. Еле день на стройке оттарабанили. Чешутся все как коты лишайные, поэтому и злые.
— Думаешь, карантин объявят, — сказал с набитым ртом Воробьев и выплюнул на тарелку, попавшую в рот изюминку.
— Это было бы здорово, тогда занятий точно не будет и может даже домой отпустят.
— Да, вот только их всех в изолятор не запрут, места не хватит. — с видом знатока утвердил Воробьёв.
— Ты печенье своё будешь то? — с надеждой глядя в глаза Воробьёва, спросил Чебурек и тоскливо уставился на крохотную округлую печенюшку лежавшую в блюдечке, подле стакана сока. Свою печенюшку Генка уже слопал.
— Ешь уже, не майся своим нытьём, работничек, — сжалился над ним Пашка знающий, что друг жить не может без сладкого.
Чебурек пропустил «работничек» мимо ушей и схватил печенюшку, забросил в рот и начал с хрустом жевать.
Пашка вздохнул, понимая, что Генке то было, куда податься в случае карантина, а ему самому в этом плане не повезло. Поэтому Воробьёв нахмурился, тотчас теряя возникший аппетит от осознания того что, скорее всего ему придётся сидеть в спальне в компании злых чесоточников и отражать атаки недружелюбных субъектов в одиночестве.
— Сплюнь Чебурек, — всё-таки выдавил из себя Воробьёв. — Не надо нам карантина. Скоро лето и нас с тобой точно за примерное поведение выпустят. А Бык и его компашка зависнут тут надолго, до совершеннолетия.
Чебурек хмыкнул и допил свой сок. Воробьев доковырял запеканку и запивая её соком, посмотрел по сторонам, замечая угрюмые лица подростков и отсутствие привычного шума и весёлой галдёжи.
Большинство подростков, да и буфетчица с молодой пышнотелой поварихой, которая стояла на раздаточной и о чём-то говорила по телефону, периодически остервенело, чесались.
Предплечья, запястья, грудь и спина, казалось, что всё до чего могли дотянуться их пальцы то и дело подвергались злостным расчесыванием, точно и впрямь началась массовая эпидемия чесотки, или лишая. Затем на несколько секунд почёсывания прекращались, чтобы возобновиться с удвоенной силой.
В столовой происходило явно что-то непонятое, не укладывающееся в привычный нормальный жизненный уклад.
Обозревая происходящее Воробьёву стало жутко.
Пашка отвернулся. Чебурек зевнул и сказал:
— А давай, мол, пойдём отсюда. Если нам повезёт, то телевизор сегодня вдоволь посмотрим.
Медсестра не справлялась и совсем сбилась с ног. Все запасы таблеток от аллергии в шкафу и маленьком складском помещении, где хранились лекарства про запас закончились, а поток приходящих подростков не иссякал.
Она отдала последнюю таблетку рослому удальцу Бычкову, который снова пришёл, из-за поднявшейся температуры. Затем медсестра натянула перчатки и осмотрела расчёсы на телах мальчишек, сидящих на кушетке, удивляясь их обилию и красноте проклюнувшихся на коже нарывов.
— Зинаида Григорьевна, можно уже идти? — спросил Бычков пристально рассматривая стеклянную полку в шкафу, на которой раньше всегда лежали, точно конфетки сладкие аскорбинки.
— Иди, — нахмурившись, сказала медсестра, не решаясь пока объявлять карантин. Нужно будет дождаться утра, а тогда уже она позвонит куда следует.