- Да ничего с Любкой не случилось. Калину только хорошую извели. - Проговорила Тася, с беспокойством глядя на ребенка. - Ладно, дочка, пойдем-ка домой, а то так и заболеть недолго.
Женщина собралась уже было идти, но Кирка одернула ее за руку:
- Ты мне расскажешь... про Маньку... Зачем?
- Я же тебе говорила, старая она была уже, - отвела глаза травница.
- А ухо ты ей срезала тоже от того, что она старая была? Я ведь видела. Почему ты не можешь сказать мне правду? - Не отставала Кирка. - Я может сама уже догадалась... Ты на тетки Рады ребеночка ворожила, да? А ведь говорила, что колдовать нельзя!
Тася встретилась с требовательным взглядом девочки. В темно-фиолетовых глазенках разгоралось пламя.
Женщина утвердительно кивнула.
- Говорила. - Тихо ответила она. Что еще могла она сказать?
Так и стояли они, молча, глядя другу другу в глаза. И каждый со своей тайной.
А потом отправились вместе домой.
Через несколько дней Тася принесла в дом котенка: рыжего в белую полоску, с белым же хвостом.
- Вот. У Онисима кошка разродилась. Двух котят он уже утопил. Этого я выменяла, а то мышей у нас что-то развелось. - Нарочито безучастно пробормотала женщина, кивая на пушистый комочек в руках.
Киркины глазки засияли. Она расплылась в улыбке.
- Ой, какой маленький! - Умилилась девочка, разглядывая нового жильца. - Игренька. Давай назовем его Игренькой!
Женщина с радостью согласилась. Тася уже давно не видела дочь такой счастливой.
4. Старая ведьма
После той ссоры с Любашей, деревенские дети с Киркой почти не общались и играть не желали. Точнее как не желали: Любашка с Аленкой выдвинули ультиматум -- или водитесь с нами, или с этим подкидышем. Выбор был очевидным. Ну, а если кто-то из детей ошибался, то ему объясняли уже родители с кем в деревне дружить выгодней. И хоть прошло больше четырех лет, а кто-нибудь из домочадцев Матвея Борисовича нет-нет, да и плевал в след проходящей мимо Кирки. Правда, сам купец такого поведения и не одобрял.
Тася расстраивалась за дочь, которая становилась все молчаливей и скрытней. Женщине эти перемены не нравились, хотя и сама она была не очень-то разговорчивой. А может, именно поэтому мать так и переживала.
Зато у Кирки был Игренька. Из маленького пушистого котенка он превратился в уважаемого всеми дворовыми курами кошару - грозу мышей домовых, полевых и вообще любых, какие только попадались на его пути. Нет, Кирка не забыла Маньку, но и в новом питомце души не чаяла. Тайком, чтоб Тася не ругалась, она подкармливала кота сметаной. И Игреня любил свою юную хозяйку - ластился, когда та возвращалась в дом после работ во дворе, вечерами запрыгивал на колени и, свернувшись в клубок, тихо урчал, пока девушка занималась вышивкой. Временами он приносил девушке охотничьи трофеи в виде свежеубиенных мышей, за что удостаивался похвалы и внеочередной плошки молока.
Радушка, раньше заходившая в гости вместе с младшеньким Ванькой, стала все чаще прихватывать с собой и старшего, Фильку. А паренек с каждым новым визитом становился все более неуклюжим и все чаще краснел, когда встречался взглядом с Киркой. Тогда девушка тоже начинала краснеть: ей думалось, что у нее, наверное, снова испачкано лицо или одежда и гостю неудобно за неряшливую хозяйку. Так что она потихоньку ускользала на улицу, к кадке с чистой водой. Радушка, замечая на смущение сына и побеги девушки, весело подмигивала Таське. Но коварному заговору двух подруг не суждено было сбыться. Паренька -- удачливого охотника и меткого лучника, без промахов поражающего все мишени на городских ярмарочных потехах -- заприметил воевода и забрал на службу в царское войско. Даже дурная слава Гнилушек не помешала.
Случилось это еще год назад. А теперь, к своему неудовольствию, Тася заметила, что вокруг Кирки стал увиваться Васька - Марфин сынок. Да и девушка сама с него глаз не сводит. Парень-то, конечно, симпатичный, статный, да только лентяй да пустобрех каких еще поискать! В свои восемнадцать годков он все еще ходил в пастушках да играл на дудочке, пока старая мать пыталась хоть как-то подлатать прохудившуюся избу. Других деревенских девушек, что заглядывались на Ваську, матери уже за косы оттягали -- гнилой кусок, никакого прока с такого мужа. Вот и Тася думала, как бы этого ухажера отвадить. Пыталась она с дочерью поговорить, но когда это юное сердце прислушивалось к словам мудрости?
Женщина, вспомнив о давнем разговоре, когда Кирка просила ее переехать из Гнилушек, решилась даже потихоньку разузнать у Филимона, не примут ли их с дочерью в Вороничах. И со слов хранителя выходило, что деревенский голова совсем не прочь заполучить в свое поселение травницу и обещает всякое вспоможение на первое время.
Тася уже собиралась обсудить переезд с дочерью, но тут случилась беда. А она, как известно, не приходит одна...
Гулким звоном пронесся над Гнилушками голос растревоженного колокола. Деревенские высыпали на центральную улицу и устремились к двору Тимофея Федоровича, по пути взволновано обсуждая, что могло стать причиной набата. Тася и Кира вместе со всеми спешили по неверной мартовской дороге: в основном еще мерзлой, но местами все-таки слякотной.
Тимофей Федорович велел открыть не только основные ворота, но и дополнительную широкую створку, построенную вместо части забора. Так уж повелось, что двор старосты был местом для деревенского схода по обсуждению важных вопросов или новостей. А поскольку людей собиралось обычно больше сотни и внутреннего пространства для всех не хватало -- и пришлось придумать еще одну створку, чтобы оставшийся на улице народ не пялились в заборные доски. Хоть Тася с Кирой шли далеко не первыми, они все же успели попасть внутрь двора и заметить, как группа деревенских мужиков спешно покидает владения Тимофея Федоровича через дальнюю калитку. Это было довольно странно.