- Ты это брось, сосед, - яростно зарычал мужик и с силой тряхнул Савку, еще раз ударив о забор. - Я тебе Петьку в обиду не дам, понял?
Мельник и не думал сопротивляться. Тело его обмякло, и хватка Онисима, призванная остановить разбуянившегося пьянчугу, оказалась единственным, что удерживало того на ногах. Из разбитой Савкиной губы засочилась кровь, перемешанная со слюной, а из глаз потекли слезы. Петькин отчим поостыл и теперь придерживал пьяного односельчанина, чтоб тот вновь не рухнул на землю. Он буркнул пасынку, чтобы тот шел в дом. Петька, ни живой ни мертвый, спрятался в избу и опасливо выглянул в окно. Там же показалось и испуганное личико Вареньки.
На крики ко двору уже сбегались соседи, в том числе Тася и Кира, а Онисим к своему не удовольствию отметил, что становится слишком людно.
Неожиданно Сава очнулся, крепко ухватил придерживающего его мужчину за плечи и горько зарыдал:
- Все отняли у меня. Все... Ванька. Ярошка. Радушка. Радушка-а-а-а...
Петькин отец смешался, не зная как поступить, а Сава уже перехватил его одной рукой за шею и уперся лбом в лоб:
- Проснулся с утра. А Радушки нет, - покачивая головой и заливаясь слюной и кровью, доверительно прошептал мельник. И хоть произнес он это негромко, но каждое слово разнеслось по двору отчаяяным эхом.
Старый вояка озадачено поглядел на пьяного мельника и... все понял. Сава обращался вовсе не к нему, не к Онисиму, и даже не к самому себе. А его красные, воспаленные глаза смотрели сейчас сквозь сам мир, мир живых...
- Спрашиваю, где же ты, Радушка? А она не отвечает. Шубка, сапожки -- все в избе лежит. А женки мой нет. - Неторопливый шепот перешел в хрип. - Вышел я во двор. Не рассвело еще. Да снег свежий, белый-белый. Хорошо видать. А на снегу том следы от босых ступней. Те, значит, поглубже. А поверху, по самой поземке, легкий такой следок. Сорочица, значит, у Радушки длинная была. Как раз...
- Ну, я валенки нацепил на голу ногу, армяк набросил, да ее сапожки захватил и побежал... побежал. По следам, значит. А ведь знал уже. Знал. - Мужчина едва слышно зарыдал. - Нет больше Радушки. Все отняли у меня. Все.
Жуткая, густая тишину заполнила собой весь двор, всю деревню. И ничто, кроме скорбных слез вдовца не нарушило ее. Даже редкие снежинки, просыпавшиеся было из облаков, застыли в воздухе и не решались двигаться дальше.
И не то, чтобы повидавшему всякого на своем веку Онисиму было дело до чужих бед и страданий, но все-таки... Все-таки, спиной чувствуя обеспокоенные взгляды двух мордашек, так похожих на свою мать, он участливо похлопал рыдающего Савку по плечу.
- Сава... - дрожащим голосом позвала Тася.
Она подошла так незаметно, что Онисим вздрогнул. Мельник же, заслышав ее голос, дернулся и прекратил рыдать. И будто даже слегка протрезвел.
- Сава, пойдем со мной. Умоешься. Я рану посмотрю - кровит. - Сдерживая слезы проговорила женщина.
Мельник резко оттолкнулся от Петькиного отца, чем не мало того удивил, и едва не упал. Он сделал шаг и тяжело оперся теперь уже на Тасино плечо:
- А пошли. Нам есть о чем потолковать... - со злой ухмылкой процедил он.
Знахарка непонимающе поглядела на мужчину, но поддержала его.
Когда Тася вместе с Савелием покинули двор, Онисим облегченно выдохнул и отправился к встревоженным детям. Потому как все-таки... Все-таки понять горе Савелия он мог. А вот забыть занесенный топор над сыном навсегда любимой женщины -- нет.
Тася с трудом довела Савелия до своей избы и усадила помятого мужичка на край лавки. Женщина подбирала нужные мази и травы для отвара и пыталась завести разговор, но мельник все помалкивал да угрюмо поглядывал на Кирку, суетившуюся между печкой и кадушкой с водой. Он будто чего-то выжидал. Тася списала странности в поведенииСавы на алкоголь и решила осмотреть его рану. Но стоило ей только вновь приблизиться, как Савка не выдержал. Он сильно оттолкнул женщину так, что та оказалась в другом конце комнаты, около стены. А затем вскочил на ноги и кинулся к ошарашенной Тасе, схватил ее за горло и принялся душить.
- Ну, признавайся, зачем ты сынков моих, Ванечку да Ярошку, сгубила? Зачем Радушку извела? Я ведь понял все! Ах, ты ведьма старая, удавлю! - Рычал разъяренный мужик.
Травница уцепилась за запястья обидчика, пытаясь разорвать хватку, но сил ей не доставало. Тася покачнулась и больно ударилась спиной о бревенчатую стену. Над ее головой дрогнула полка с припасенными лекарствами. От удара баночки и туески попадали, но бортик не позволил им свалиться на пол. Однако, у нескольких сосудов выскочили неплотно сидевшие пробки, и их содержимое -- порошки, измельченные травы -- посыпалось вниз, на отчаянно хватающую ртом воздух женщину и пунцового от гнева, бешеного Савку, продолжающего орать и извергать проклятия.
Кирка вначале ошарашено глядела на разворачивающуюся баталию, но уже через пару мгновений вышла из ступора. Она вцепилась в гладкое древко старого ухвата и, нацелившись Савелию в плечо, кинулась на обезумевшего мужчину. Промахнулась. Железная рогатина впадиной грубо врезалась мельнику в шею. Тот поспешно отпустил свою жертву и, держась за горло, теперь сам уже ловил ртом воздух. Он привалился боком к стене и осел на пол.
- А-а-а, ведьмино отродье, - прохрипел, задыхаясь и корчась, разом протрезвевший Савка. - Хотел пожалеть, но теперь нет. Не-е-ет... Все хранителю доложу, старосте... пусть суд вершат!
Кирка мелко дрожала, но ухват, направленный в сторону мужика, держала крепко. Тася, придя в себя и откашлявшись, подошла к дочери и перехватила древко спасительной кухонной утвари.