- Ну ты даешь, девка, - тяжело дыша, проговорила женщина. - Отойди теперь, беги во двор. Да в дом не ходи, пока не позову. Нам тут с дядькой Савелием потолковать надобно.
- Матушка, да как же я тебя с этим тартыгой одну брошу? А если он опять? - Испугалась девушка.
- Ступай, говорю. Не перечь. - Закашлялась Тася и поудобнее взялась за ухват. - И под окном не сиди. Нечего тебе тут слушать. Наслушалась уже.
Кирку трясло. Она никак не могла поверить, что Сава - дядька Сава, муж тетки Радушки - пришел в их с матерью дом, чтобы причинить вред. Но она послушалась Тасю. Опасливо поглядывая в сторону дебошира, Кирка на всякий случай прихватила кочергу, прислоненную к печке, и вышла во двор.
Тася дождалась глухого стука входной двери. Она пристально посмотрела на так и оставшегося сидеть на полу мужчину. Тот в ответ злобно зыркнул на нее из-под бровей.
- Что же ты, кум, белены объелся? - С холодным гневом начала она. - Горе у тебя, плохо тебе? Так и у меня горе, и мне плохо! Радушка - единственная подруга, как сестра мне была; Ярошка, Ванечка -- как родные детки... А ты что же, в час беды напраслину пришел возводить, меня во всем винить? Да как додумался-то!
- А-а-а, трепи языком ведьма, трепи. Да меня не обманешь! - Плюнул в сторону женщины Савка.
- А коли ведьма, - голос женщины дрогнул, - так не с твоего ли вспоможения? Не ты ли меня сам молил жену твою да не рожденного ребеночка спасти?
- Спасти просил, да! Да только почем мне знать было, что ты в ту ночь с нечистью сговариваться пойдешь? Ванечка, Радушка, да еще и Ярошка -- уж не это ли твое "спасение", ведьма?! - Прорычал мужик, поднимаясь. - Ничего, дай только из логова твоего выбраться!
Тася взбеленилась:
- Да ты что, Савка! Что городишь-то? Какая нечисть? Ты же мне сам на место тайное указал, где твоя прабабка с духом тем общалась. Рассказывал, что тот помогал ей не раз, убеждал, что зла в том нет, что он как обережный вашей семье. А я на Радушку смотрела, на мучения ее... и поверила тебе! Это ведь ты уговаривал меня пойти да попросить у духа хотя бы за Ванечку. Сказал, что и сам пытался, да не вышло у тебя, не мужицкое дело. А я, мол, повитухой здесь, так может что и получится. Вот, получилось, - женщина отпустила левой рукой древко ухвата и потрясла в воздухе кистью с обрубленным мизинцем.
- Да ты ополоумела, баба? Врала, врала, да завралась? Я прабабки своей в глаза не видел! Она померла, когда я еще на свет не родился, - злобно прорычал мельник. - А уж дух обережный, так это...
И тут Савка осекся на полуслове. На лице его отобразилась странная гримаса. Мужик побледнел, затрясся, ноги его подкосились и он снова сполз на пол. Мельник поднял на женщину глаза полные ужаса:
- А ведь и правда... говорил... про духа, - запинаясь, сказал он. - Вот сейчас, слова эти произнес и будто пелена спала -- вспомнил! Говорил. Но... будто я и не я... Как же это, а? Да ведь не знал я прабабки-то своей.
- Как это ты не знал, ты что? - Не поверила разъяренная женщина. - Набрехал мне? Зачем, Савка?
Но Сава не ответил. Он удивленно мотал головой и будто сам с собой о чем-то спорил. Теперь уже побледнела Тася. Гнев улетучился как и не было. Ухват выпал из ее рук, но женщина этого будто и не заметила. Она медленно осела на лавку и закашлялась.
- Это как же так, Тась? Что за морок? - Недоумевал Савка.
Травница растеряно посмотрела в ответ и отрицательно покачала головой.
Гнилушки кипели от новостей и сплетен, что котелок с наваристыми щами на огне. Народец шушукался и перешептывался: "...Трое утопленников -- где же такое видано! Может не сами они, может разбойники завелись, что, кум, думаешь? ...А вы слыхали? Мельник-то сдурел, чуть Онисима и детишек его не изрубил. Сидит теперича на своем дворе - самогон глушит, не просыхая. Как бы в будущем году без хлеба не остаться! ...А Таська-то, Таська -- Радку похоронить не успели, а она уже вдовца к себе в избу повела, к рукам прибрала. Вот уж тихоня! ...Да не, куда там. Я вот мимо Таськиного двора проходила, так там такой крик стоял, чуть ли не драка! А Таськи-то на улице и не видно теперь. Жива ли?"
Кирка давно уже привыкла не обращать внимания на пересуды и косые взгляды. Но в этот раз она и сама была уверена, что мать и дядька Сава что-то знают о том, что случилось с теткой Радушкой и ее детьми. Дело в том, что когда Тася велела дочери выйти из избы, та, конечно же, не ушла далеко. Не могла она оставить мать одну с ошалевшим Савкой. Так что девушка тихонько обошла дом и остановилась у торца, готовая в случае необходимости прийти на выручку. Кирка, вообще-то, не собиралась подслушивать, но, ожидая криков помощи или других признаков опасности, поневоле разбирала отдельные фразы и обрывки разговора, доносившиеся из-за бревенчатой стены. И чем больше она понимала, тем сильнее ее снедали любопытство и обида за то, что мать так долго держала от нее все в секрете. А ведь Кирка уже не маленькая, она поняла бы! Но Тася так ей ничего и не рассказала о той ночи, когда родился Ванька. На все догадки мать всегда отвечала уклончиво и всячески пыталась избежать расспросов. Неужели и правда думала, что Кира просто обо всем забудет? Теперь же выяснилось, что Тася ходила ворожить с подачи Савки, который и сам не понимает, как так вышло. Что за ерунда?! Или Кирка что-то не расслышала, упустила? Все это не укладывалось в голове. Девушке хотелось бы расспросить обо всем названную мать, но как теперь признаться, что она подслушала их с Савкой разговор? Да и не расскажет ничего Тася, в очередной раз велит помалкивать да и все. Эх... Ну а дядьку Савелия же Кирка и видеть не хотела. Да и чтобы он смог поведать, кроме очередной пьяной байки?
Однако очень скоро девушке стало не до мелких обид и раздумий.
После злополучного вечера Тасю стал мучить сильный кашель, от которого не смогло избавить ни одно из известных травнице средств. И с каждым днем женщине становилось все хуже, пока она окончательно не слегла. Так что Кирка выбросила из головы все свои вопросы и подозрения и взяла на себя всю домашнюю работу и заботу о матери. Девушка старалась помочь хоть чем-то -- варила болеутоляющие снадобья, меняла компрессы. Она очень боялась, но старалась не подавать при матери вида. И только белохвостый Игренька поддерживал девушку по-своему, по-кошачьи, ластясь и утешая одним присутствием.