Каждый день Кира отлучалась ненадолго из дому, чтобы посетить святилище Велесия. Ну как "святилище" - маленький сарайчик из необтесанных бревен да ряби из полос подгнивших досок и заплаток из свежей древесины. Внутри постройки находился плоский валун с углублением в центре. По краю этого углубления аккуратным полукругом были расставлены фигурки вырезанные из камня: две побольше, размером с локоть - Велесий и Яролика, и множество небольших, размером с ладонь - родовые духи. Желающему о чем-то попросить следовало принести небольшой подарок -- пучок из разных растений, и сжечь его в углублении камня-алтаря. Затем нужно было взять статуэтку, представляющею обережного духа рода, или самих богов, и мысленно высказать свою просьбу или благодарность. Потому поверхность каменных идолов была отполированная сотнями касаний и мягко поблескивала в тусклом свете свечей. Раньше Кирка редко тут бывала, поскольку своего родового духа у нее не было, а обращаться к самим богам, как наставлял хранитель Филимон, можно было только по очень веской причине, чтобы не навлечь на себя или деревню гнев и без того занятых Хозяина и Хозяйки. Но теперь был тот самый случай, девушка не сомневалась. Она приносила очередной пучок трав, сжигала его, а потом брала в руки статуэтки обоих богов и просила их лишь об одном -- о здоровье матери. Но раз за разом возвращаясь домой, Кира понимала, что ни Велесий, ни Яролика ее не услышали.
И в один из дней Тася больше не смогла встать с полатей. Встревоженная Кирка сидела на лавке, вслушиваясь в тяжелое, хриплое дыхание матери, и крепко обнимала Игреньку. Так прошел еще день. Целый день! На следующий девушка не выдержала и забралась на печку, ближе к женщине.
- Матушка Тасюта, - тихо позвала Кира.
Женщина приоткрыла глаза.
- Матушка, может все-таки за лекарем городским послать? - В очередной раз предложила девушка. - Сборы, запасы наши пообещаю -- может согласится.
- Если бы можно было эту хворь исцелить, сами бы излечили. Не мы ли с тобой лучшие знахарки в округе? - Слабо улыбнулась Тася. - Нет, дочка. Пустое. Помнишь, говорила тебе, что со всякой травкой, с каждым корешком обращаться надобно бережно и почтительно, потому как то, что может быть лекарством, может сделаться и отравой?
Кирка кивнула.
- А как просыпались они на меня, перемешались -- вот и пожгли нутро. Сильно, слишком сильно.
Кирка не хотело в это верить, не желала признавать, что ничего сделать больше нельзя. Она сжала кулаки.
- Тогда... Тогда скажи мне, как ты помогла тетке Раде с Ванечкой? Как спасла? Я на тебя поворожу, скажи! - выпалила девушка. - Или я у дядьки Савы спрошу. Он тоже что-то знает, я слышала!
- Нет! - Тася приподнялась на одной руке, а второй вцепилась в Кирину одежду и дернула так, что девушка вскрикнула от испуга.
Женщина постаралась вложить в свои слова всю оставшуюся у нее силу и твердость.
- Не смей! - Борясь с приступом кашля, гневно хрипела травница. - Думать о том не думай, девка. Обманет тебя божок. Как меня да Савку обманул. Заберет завсегда больше, чем отдаст. Слышишь? Да ты на меня, на меня гляди. Вот чем твоя ворожба кончится! Не потому лекарства мне не помогли, что хворь сильна, а хворь так сильна, потому что это наказание мне. По делом! Вот только Велесий побранит, да Яролика пожалеет. Пусть уж так... Но моя глупость - моя расплата. А ты... ты не смей! Обещай. Сделаешь -- сама тебя прокляну!
Девушка растеряно смотрела на мать. Она никак не могла понять, о чем та говорит. Кирка хотела было возразить, объяснить, что она не может просто смотреть, как ее матушка Тасюта умирает здесь, сейчас, у нее на глазах, что пусть ее обманут, накажут, раз так надо, но она не хочет остаться одна, что...
- Обещай мне, Кира, - неожиданно мягко произнесла Тася.
Девушка посмотрела на измученное лицо матери: похудевшее, серое, все в рытвинах из глубоких морщин, будто с начала болезни прошли не три недели, а все двадцать лет; посмотрела в усталые, выцветшие глаза, в которых отражалось всего одно требование... нет, не требование - мольба.
- Хорошо, матушка.
Тася облегченно выдохнула, но тут же захрипела и снова зашлась тяжелым кашлем. Когда приступ прошел, Кирка помогла матери лечь. И вдруг девушке почудилось, что по лицу Таси промелькнула странная тень. Она резко обернулась. Но рядом никого не оказалось. Только Игренька, недовольно урча, выбежал в сени.
- Дочка, ты еще послушай, - сиплым голосом продолжила женщина. - Ты из подпечья дрова убери да кочергой там пошуруй. Коробок найдешь, с монетами. Немного там, что смогла собрать. Ты дождись как Филимон приедет да скажи, что в Вороничах жить решила. Он поможет добраться. Пожитков-то не много у нас да еще Игренька -- и пол телеги не займешь. Жизни тебе в Гнилушках все одно не будет, дочка. Думала вот, вместе уедем, да видишь как оно все...
Кира отвернулась, пряча слезы.
- Знаю, о чем думаешь, - слова Тасе давались с трудом, после каждой фразы она делала вынужденную паузу. - Но ты забудь его. Не будет от Васьки добра, дочка. Послушай меня, езжай в Вороничи. Там примут тебя. Будешь людям помогать. Благодарны будут. Хорошей знахаркой станешь. А здесь... одна маета тебя ждет. Одна маета...
Девушка не стала спорить. Она поправила одеяло и подождала, пока мать уснет. Затем осторожно спустилась с полатей и, стараясь не шуметь, проверила подпечье. Там действительно оказался коробок, а в нем - пригоршня медных полушек, копеек да пятаков, но и несколько серебряных рублей. Кирка в жизни не держала в руках такого богатства. Она пересчитала монеты. Наверное, купец Матвей Борисович сказал бы, что сумма все же была небольшая, но девушка была уверена, что этого достаточно, чтобы сподвигнуть городского лекаря добраться до Гнилушек.
Кирка поспешила к старосте. Она полагала, что кто-то из деревенских собирается в Днесьгород и передаст весточку целителю. А вдруг есть у него чудодейственное снадобье, которое сможет помочь?! Пусть маленькая, но надежда. Но Тимофей Федорович лишь развел руками: "Так ведь самая пора распутицы. Дороги все раскисли, никто не рискнет сейчас ехать даже до гарнизона, не то что до города". И сникшая Кирка вернулась домой.