Тишину разбил тихий, прерывистый смех. И если бы кто-то услышал это безумное хихиканье, то наверняка осенил бы себя знаком Велесия и помчался бы прочь, не оборачиваясь и никогда не возвращаясь к проклятой мельнице.
- Вот как оно было, матушка. Вот как! - Смеясь, приговаривала Кирка.
Она сняла платок, сложила его вчетверо и постелила на полу, а сверху прижала его ладонью левой руки. Нож легко выскользнул из-за пояса. Его холодные бока все еще были измазаны кровью, но серебристая полоска лезвия сияла готовностью доказать свою остроту. Девушка горько хмыкнула, поднесла к мизинцу режущую кромку и, не раздумывая, надавила со всей силой.
Да, наточен инструмент был отменно. Боль налетела не сразу. Кирка крепко прижала ткань к ране. Отсеченный палец скатился с платка на пол.
- Я принесла тебе подарок. - Стиснув зубы, проговорила девушка.
Она ожидала вновь увидеть руку-тень, нарушающую границу света. Но случилось другое. Очертания предметов, тонкие контуры, которые кое-как можно было различить в темноте, сначала исказились, а затем исчезли, будто растворились в плотной черноте. Воздух стал холодным, вязким - Кирка почувствовала, как тяжело теперь давался каждый новый вдох. Полоска лунного света, в которой она сидела, напротив, ярко засияла, так, что девушка даже зажмурилась.
- Принесла, - зашуршал, зашушукался Хор одного Голоса. - Дар, подарок, подароч-ч-чек.
Кирка открыла глаза и вскрикнула в испуге. Прямо перед ней стоял божок - жуткое, невозможное существо. Голова -- пожелтевший череп крупной рыбы - крепилась, видимо, к птичьему скелету, но с коротким хребтом и треснувшими, поломанными ребрами. Верхние конечности тоже были птичьими -- от вилочковой кости, сгибаясь в иссохших суставах так, будто их все еще удерживали невидимые мышцы, расходились кости размашистых крыльев. Грудная клетка божка была набита глиной, мхом и тиной, которые серо-зеленой паклей свисали из зазоров в разбитых ребрах, а также измазанными грязью кусками шерсти и еще чего-то, вроде ракушек. Нижняя половина туловища существа оказалась еще более странной: костей видно не было, содержимое грудины -- вся эта тина, грязь и шерсть - будто расплавленное, выливалось на пол, создавая форму похожую на длинную темную юбку с бахромой. Ближе к полу "юбка" перекрывала своей чернотой даже окружающий мрак.
Неожиданно "бахрома" зашевелилась и по доскам поползли знакомые четырехпалые ленты. Несколько рук-теней добрались до окровавленного пальца. Кирка в оцепенении наблюдала, как они ощупывали, исследовали "подарок". Потом подтянулась еще одна лента, на которой оказалось всего два отростка. Она осторожно приблизилась к отрубленному мизинцу, медленно наплывая на срезанный край. Палец дернулся и, почернев, врос в свою новую ладонь. Девушка медленно подняла голову и с ужасом поглядела на божка. Один из клоков грязно-серой шерсти, торчащий из груди существа, лениво заворочался, отчего на пол посыпались кусочки подсохшей глины. Он еще несколько раз медленно наклонился в разные стороны, освобождаясь от налипшей грязи, а затем развернулся, будто росток папоротника, и обрел форму. Козье ухо, это было козье ухо!
- Нагляделась? - с отстраненным спокойствием полюбопытствовал Голос.
Ответить Кирка не успела. Плоские ленты поднялись с пола, пальцы-отростки зашевелились, будто пытаясь что-то ухватить. Заискрился воздух. А еще через мгновение девушка, трясясь от страха, беспомощно наблюдала, как меркнет световое пятно, в котором она сидела. Когда от островка почти ничего не осталось, она еще успела разглядеть, как черные пальцы с бешеной скоростью рвут последние лучики света будто струны, и те мгновенно тускнеют и опадают полупрозрачными нитями на пол. Еще мгновение - и весь мир погрузился в полный мрак.
- Забирай, что просила. Откроешь, когда нужда в том настанет. - Равнодушно проскрипел, прогудел Голос.
Рядом с Киркиными ногами что-то упало.
И тут же девушку обдало ледяным холодом. От неожиданности она задержала дыхание, а когда попыталась вдохнуть снова, то поняла, что не может этого сделать. В панике она пыталась хватать воздух ртом, хаотично размахивая руками и крутя головой, будто надеялась найти в этой морозной тьме место, где еще оставался кислород. Вот сейчас, повернуться чуть левее или чуть правее -- и можно дышать. Ну же, ну!
Но ничего не получалось. Кирка задыхалась.
И все же, когда борьба за жизнь была почти проиграна, легкие вдруг вспыхнули огнем от щедрой порции кислорода. Сипя и кашля, сгибаясь от боли, девушка жадно втягивала свежий воздух. И ей все казалось, что ни конца ни края не будет этому кошмару, что не сумеет она отдышаться, что так и останется корчиться здесь, на полу, пока не умрет. Но вот еще вдох, и еще -- и дыхание стало ровнее. Отпустила жгучая боль.
- Прошло, все прошло, - со слезами прошептала измученная девушка.
Немного придя в себя, она устало подняла голову.
Божка нигде не было. За окном занималась заря, светлело. Вдоль стен все так же лежал знакомый хлам. Пол был покрыт слоем многонедельной пыли. Поскрипывали мельничьи крылья. С первого этажа доносился мышиный шорох. Обычное утро на обычной мельнице.
Кирка могла бы поверить, что всех этих ночных ужасов с ней приключалось, и ей опять все приснилось, если бы не нарастающая боль в обрубленном суставе и не лежащий у ног, перевязанный серебристой нитью холщовый мешочек.
7. Чудище
Утро разбудило спящего на полу Василька не соловьиным пением и свежестью весеннего воздуха, а раскатистым храпом Матвея Борисовича, чередующимся с прерывистым посапыванием старосты и крепким, пробирающим до самого костного мозга, смрадом перегара, доносящегося от дрыхнущего рядом Онисима. Лучи рассветного солнца настойчиво пробивались через, будь оно трижды не ладно, красное оконце, и, отражаясь от лежащего на столе пузатого бутыля, беспощадно били по Васькиным глазам, будто розги по пяткам. Содержимое стеклянной тары разливалось, расплескивалось окияном боли и страдания в похмельной голове парня, а на поверхности сего необъятного водоема разрозненными кусочками мозаики мельтишили смутные воспоминания о вчерашнем застолье - "честном пире во славу удалого воина Василия", как торжественно назвал его Тимофей Федорович. Юноша поморщился и осторожно приподнялся, опираясь на локоть - с груди скатились зачерствевшие ошметки варенного картофеля и подсохшие сопли из квашенной капусты. Нутро скрутило подкатившей тошнотой.