Наши-то смурнее тучи ходили, но перечить государю побоялись. Но сговорились меж собой, что не станут дворы строить, а просто у симольцов все отнимут, а их самих выгонят. Только ведь и жители трофейной деревеньки не поверили, что весинцы с ними бок о бок спокойно жить будут. Да и сами такого соседства не желали. И уйти бы симольцам сразу, но пожалели врагу добро оставлять -- принялись скот резать, все ценное прятать или уничтожать. Думали, что все успеют. Не учли только, что вестовой, что им указ от царя принес, в дороге сильно задержался, и "новые соседи" прибыли в тот же вечер. Ну наши вояки, прадеды твои, как увидели, что деревня разорена и поживиться ничем не удастся, так и осерчали, конечно. Всякого натворили.
Ну а уж когда государь про ослушание прознал, то в такой гнев впал, что... С горяча собирался тех мужиков на дыбу отправить, а семьи их в рабство продать. Но советники, люди мудрые, - его отговорили. Разумею, что правильно отговорили-то.
Тогда Ингвар наложил на каждого провинившегося штраф, так что награду, выданную ранее, они вернуть. Затем повелел им все равно селиться в той деревне, точнее в том, что от нее осталось, и запретил оттуда переезжать и самим воинам, и детям их, и внукам, и правнукам. А мальчиков из их родов приказал в войско не брать как склонных к ослушанию.
Так что "честных" в этой истории ищи -- не найдешь. Так-то.
- Брешешь ты все! - огрызнулся хмурый Васька. - Не так у нас сказывают. Из-за чудища нам нельзя из деревни уезжать было.
- Так промеж собой можете любые байки сочинять, - хмыкнул Онисим. - Проклятье-то ваше, оно позже проявилось, да кстати пришлось. А так каждый десятник войска царского, коим и я был, знает, отчего из Гнилушек никого на службу принимать нельзя.
- А у нас сказывают, что служил ты не в царском войске, а в лихом, - насупился пастушок.
- Так жизнь -- она долгая.
Василек хотел было возразить, но жуткий оскал, застывший на лице Онисима, заставил паренька замолчать и втянуть голову в плечи.
- Но Фильку же взяли, - задумчиво произнесла Кирка.
- То другой разговор. Старшего Савкиного сынка не иначе как сам Велесий одарил: ловкий, меткий и умом не обделенный. Лучшего охотника я в жизни не видал. А жизнь-то у меня, как я уже и говорил, долгая, не чета некоторым, - старый вояка покосился на Василька и хищно ощерился. - Да и чудища-то давно не видно было, вот и рискнул воевода, взял на службу парня. Эх, девонька, вот за кем бегать надо было, а не за Васькой - пастушком.
Кирка смущенно отвела глаза.
- Ладно, в путь пора.
Онисим поднялся и легонько подтолкнул парня в спину. Васька, согнувшись в три погибели, покорно засеменил по тропинке.
- Дядь Онисим, - робко окликнула девушка. - А проклятие это... что же его никто одолеть не смог? Почему Велесий и Яролика не заступились?
- Кирка, я же не хранитель Слова, чтобы знать как Хозяин с Хозяйкой рассудили, - пожал плечами мужик. - В этих краях я на пограничной заставе несколько лет провел. Каждый холмик, каждую полянку знаю - куда ходить, где места гиблые; из которой деревни и в какой год призыв вести, коли потребуется, а откуда отроков на службу не брать и почему. Ну и кое-чему из воинской истории ученый. Вот это мне ведомо, а не замыслы божие. Правда, что мне еще известно, так что при царе Горо... Тьфу ты! В общем, когда чудище двух богатырей и волхва царского извело, один мудрый старец-хранитель Ингвару и подсказал, что проклятие это и к земле, и к крови привязано. Так что справиться с ним могут только сами гнилушкинцы.
- А дядька Сава еще что-то про реку рассказывал. Вроде бы должна она снова наполниться, чтобы проклятие исчезло...
Онисим махнул рукой:
- Хе-хе, Савелий и не такое наболтает, лишь бы кто чарку налил. Брехня это все. Вот предстанет Васька перед чудищем, явит ему свою доблесть да отвагу, победит супостата, тогда и чары божков симольских пропадут! Недолго избавления ждать-то осталось, - издевательски загоготал мужик.
Кирка нахмурилась и отвернулась.
Вечерело. Густые, вязкие тени сделали лес более плотным, неприветливым, дремучим. С каждый новым шагом по сырой, дышащей влагой и холодом тропинке самые обычные, знакомые звуки -- будь то шорох травы от убегающей полевки, скрип надломленной сосновой ветви под порывом ветра, шелест и хлопанье крыльев потревоженной птицы, - заставляли путников все чаще и тревожней оглядываться по сторонам.
Наконец под ногами глухо заворчали, заходили ходуном истоптанные, но все еще крепкие бревна гати. Кирка сильнее сжала в руках узелок. Когда впереди показался перекресток, идущий во главе группы Василек остановился и, повернувшись, беспомощно посмотрел на Онисима.
- Так, ну вот и прибыли, - сам себе кивнув, невесело произнес мужик. - Теперь, Кирка, мы с тобой повернем, пойдем в деревню. А тебе, Василий, туда, дальше.
Поверенный старосты махнул в сторону зарослей, где изо мха скалился гнилыми зубами остов Старой гати. И в тот же миг, будто подчиняясь движению руки Онисима, там, впереди с протяжным, заунывным стоном, накренился и рухнул наземь трухлявый ствол давно уже иссохшей березы. Онисим осенил себя охранным знаком Велесия, а Кирка невольно попятилась и спряталась за спиной мужика.
Пастушок побледнел, мелко задрожал и вдруг плюхнулся в ноги конвоиру.
- Дядька Онисим, отпусти! Отпусти! Не могу я туда идти! Боюсь я, боюсь! - Заревел навзрыд Василек, и кольчуга скорбно заскрежетала под его содроганиями.
Старый вояка опешил.
- Да ты что, парень? - Он легонько подтолкнул бедолагу носом сапога в бок. - Хоть бы девки постеснялся. А ну, подымайся! Подымайся говорю, а то раньше времени тумаков получишь.