Денек был погожий. Пригревало майское солнце, невысоко в небе носились суетливые ласточки, по обочинам дороги в молодой зелени желтели беззаботные одуванчики. Девушка шла по деревенской улице, здоровой рукой прижимая к себе льняную рубаху. Кира непроизвольно улыбалась, глядя на змейку кропотливо вышитого охранного узора. Она смогла убедить себя в том, что счастье с любимым человеком стоит всех страхов и ужасов, что ей пришлось пережить. И всех жертв, что пришлось принести...
- Кира?!
Девушка остановилась. Это был дядька Сава.
- Ты что это? Куда? - Взволнованным голосом сбивчиво пробормотал мельник. Но заметив в руках девушки праздничную рубашку, сказал уже твердо: - Не ходи!
Кирка смущенно отвела глаза, не зная как поступить. Все-таки она была благодарна Саве за помощь, но ведь смерть Тасюты была отчасти и его виной!
- Послушай, Кира, - продолжил Савелий, будто прочтя ее мысли, - виноват я, значит, перед тобой и Таисией, виноват. Нет прощения мне. И Радушка мне не простит. Встретимся с ней -- не простит... Запутался я. Хмель и горе мне тогда голову задурманили. Но... не хотел я, чтобы так все вышло. Не хотел, Кирка!
А теперь, значит, благодаря тебе деревня от чудища избавилась.
Девушка испугано отшатнулась.
- Да ты не бойся, никому я ничего не скажу, - подойдя ближе, зашептал Савелий. - Знаю я, что твоя это ворожба, куда уж Ваське с нечистью тягаться. Ты же на мельницу приходила, к духу. Спасла, значит, деревню, как когда-то матушка твоя спасла Ванечку моего и женушку... Добрый дух-то, оказывается, хоть и людьми крутит. А я, дурак, посчитал, что нечисть под самым боком завелась, и Таську тогда напугал. Мельницу спалить хотел! Да хорошо, что не разгорелась...
Кирка вздрогнула, вспомнив, чью кровь предлагал ей пролить "добрый" дух, но промолчала.
- А я ведь, когда потерял сыночков моих, Радушку... - запинаясь, продолжал дядька Сава. - Люди-то тогда уже про чудище вспоминали, вот мне бы их послушать, мне бы к омуту тому пойти. Мне бы, значит, найти ту тварь болотную, да вот этими вот руками разорвать гадину в клочья, в мелкие ошметки!
Раскрасневшийся мужик поднял кулаки со скрюченными пальцами и нервно ими потряс. Вены вздулись на его висках, а из глаз покатились слезы.
Он бессильно опустил руки:
- Не разобрался я, дурак. Кругом дурак.
Савелий тяжело вздохнул, но тут же оживился:
- Виноват я, и Таиссию не вернуть, но тебе, Кирка, я помогу. Ты послушай, значит, меня - уезжай из Гнилушек. Вот сейчас же уезжай из поганого этого места. В город отправься. Или в другую деревню. У тебя дар есть, хорошая лекарка из тебя выйдет. А я денег скопил, все тебе отдам. Со сборами, с дорогой -- везде помогу. И тайну твою сохраню, можешь верить. Послушай меня, не ходи ты к Ваське. Баламошка этот... да не пара он тебе. Вот и Таисия говорила, что...
- Не тебе от ее имени говорить! - Неожиданно даже для самой себя взъярилась девушка. - Погубил матушку мою. Да, ты виноват, ты! И нет тебе прощения! И на Василька напраслину возводить не надо! И денег мне твоих тоже не надо!
Кира развернулась и, хоть каждый шаг и отдавал болью, побежала прочь.
- Не ходи... дочка, - взмолился растерянный мельник. Но все, что ему оставалось - смотреть как фигурка девушки удаляется по залитой солнечным светом улице. И как по пятам за Киркой скользит по пыльной дороге черная угловатая тень.
- Мамка, я же тебе говорил, это Кирка все, - перешептывался с Марфой Василек, робко поглядывая на собирающихся в тереме Матвея Борисовича гостей.
За последние дни в жизни его произошел крутой поворот. На собрании, в тот первый вечер по возвращению, староста и другие главы уважаемых семейств устроили ему настоящий допрос. Но Василек держался стойко, отвечал коротко и все талдычил, что чудище видел и поборол его вилами, когда то напало на Киру. Мужики чесали затылки, Онисим насмешливо хмыкал, но поймать парня на лжи никто так и не смог. Его заперли в сарае, но пастушок и тут не унывал: накормили, примочку к разбитой голове приложили - и то ладно. Нечисть ни в тот вечер, ни на следующий день, понятно, не появилась. Кирку же мучила горячка, а потому выведать что-то у нее не было возможности. Тогда мужики решились и всем скопом отправились на болота. Увидев разбросанные по поляне ошметки иссохшей тины, ворох веток и груду коры, и так и не повстречав никакого зла, деревенский собор все же уверился, что чудище мертво. Или изгнано. Тут Онисим поспорил с Филимоном, потому как он, на правах бывалого воина, считал, что коли кто-то был, а теперь его нет -- значит он умер, а хранитель, как опытный служитель культа, вразумлял, что коли этот кто-то и не жил вовсе, то не мог и умереть, а потому вернее считать, что чудище изгнано. Каждый так рьяно стоял на своем, что философский спор едва не перерос в мордобой. Но спас пир, устроенный по поводу избавления Гнилушек от проклятия. Василек тотчас из недотепы-пастушка превратился в героя и занял почетное место за праздничным столом. Поначалу несмело, а затем, по мере опустения бутылей с медовухой, бойко, в красках он описывал свой легендарный бой с нечистью.
А еще через пару дней в деревню примчался вестовой с приказом Васильку "в недельный срок предстать пред светлые очи градоначальника Днесьгорода для вступления в должность головы городовых стрельцов". Оказалось, что староста уже успел отослать работника в гарнизон, чтобы там уже выслали гонца в город с известием о победе над чудищем. И вот, градоначальник прислал ответ. Василек, услыхав приказ, растерялся. Но тут уже парня подхватил под руку Матвей Борисович, отвел в сторонку и предложил выдать за него Любашу. У пастушка голова шла кругом. А купец знай о своем: "Ну что, зятек, завтра сватовство и устроим?" Василек хлопнул глазенками и кивнул. Не то, чтобы он даже успел что-то сообразить, просто по привычке согласился с тем, что велит хозяин. А когда, наконец, сообразил...
- А ежели и Кирка! И спасибо ей. Вот хочешь, Васенька, сама схожу к ней, в ножки поклонюсь. Да только если разок помогла, так что же теперь, всю жизнь с ней за то расплачиваться?