- Ну так что, изменишь свой путь? - Вкрадчиво спрашивает божок.
- Да куда же я пойду? Нечисть ты и ведешь себя как нечисть. Как же легко с тобой! А там, - хихикая, она машет рукой в сторону деревни, - люди. Называют себя так, но вот поступают...
- И я такая же как они. - Чуть уняв приступ смеха, продолжает Кирка. - Но хотя бы в одном стану лучше -- буду честнее. Вместо радости пусть будет мне безудержное веселье, вместо терпения да доброты -- неистовая ярость! Стану служить тебе, буду нечистью как и ты! Только не обмани меня божок, теперь не обмани!
Бушует пламя в глазах, лицо искажает злобная ухмылка. Девушка уверенно идет к кромке воды, в последний раз глубоко вдыхает сырой воздух и с хохотом падает в омут.
И весь мир, наконец, заполняет черная вода -- холодная и глубокая как Киркина обида.
<p>
***</p>
В Гнилушках снова беда -- одним часом протухла вода в колодцах. Тем, кто вовремя углядел неладное - повезло, а вот Онисим с похмелья не присматривался, не принюхивался, а сделал богатырский глоток из ведра, только что самолично поднятого из колодца. Закашлялся, заплевался, да поздно. Еле успел он добежать до укромного места, а потом едва дополз до порога собственного дома. Так же, как и он, слегло еще несколько человек с разных дворов. Деревенские бросились было разыскивать Кирку, но девушки и след простыл. Пришлось посылать гонца в гарнизон, упрашивать лекаря хоть бы и втридорога, но приехать в деревню и помочь хворым. Выздороветь, правда, суждено было не всем. Но Онисим жив остался -- так заботливо за ним ухаживали Петька и Варенька, с таким усердием молились они Велесию о здоровье отца.
Не успев оправиться от первого страха встречи с нежданным бедствием, деревня впала в настоящую панику. Люди ведь быстро сообразили, что воды в Гнилушках больше нет, а без нее долго-то не протянешь. Когда еще колодцы очистятся? И очистятся ли вообще?.. Была, конечно, еще речушка. "Но ходить с ведрами за версту, да с горы, да в гору -- особенно не находишься: попить наберешь, а огороды, а скотинка?" - Хватались за головы жители деревни. Однако Тимофей Федорович на то и староста уж какой десяток лет -- быстро сумел людей успокоить и в тот день же день собрал совет.
Стали почтенные мужи кумекать, как теперь быть да с кого за напасть эту спросить. "Да что тут думать? Ясно же, нечисть это куражится!" - Высказал общее мнение один из собравшихся. "А не ясно другое -- новая это напасть объявилась или соврал Марфин сынок, и это все то же чудище балует?" - Добавил Егор Ефимович, с хитрым прищуром поглядывая на Матвея Борисовича. "Да хоть так, хоть эдак, все одно парня снова на болота отправить надобно", - не скрывая досады, буркнул в ответ купец. Тимофей Федорович на оглашении решения всей деревне так и сказал: "Поборол одно чудище -- справится и со вторым. Ну, а коли набрехал, обманул нас пастушок, то тем более в топи ему дорога!" Марфу заблаговременно заперли в сарае, Василька снарядили как и раньше, только провожать его до гати вызвалась почти вся деревня -- попробуй сбеги!
Но и в этот раз на смертный бой парень шел не один. Миханька, поняв, что поход на чудище повторится, во всеуслышание заявил о своем желании стать Васильку соратником. Не от заботы о приятеле, конечно, а с той надеждой, что после победы сможет вернуть себе выгодную невесту. Ну и стать начальником городской охраны тоже бы не помешало. "Подумать только, какой-то пастушок чуть не лишил меня всех этих благ!" - Все еще злился Миханька. Егор Ефимович попытался сына отговорить, но слово -- не воробей. Толпа с радостью поддержала боевитого парня и слух о втором смельчаке молниеносно разнесся по Гнилушкам. Особенно старалась Авдоха. "А и правильно!" - Скрипела старуха. - "Может чудище потому и не сгинуло, что в прошлой раз одного только Ваську заслали. А ведь под кровавой-то березой вдвоем они были! Пожалели Миханьку, пожалели соколика, а теперь вся деревня страдает. Люди от отравы мрут!" Ну и все, обратного пути уже не было. Тогда Егор Ефимович расстарался, кинул клич да собрал сынку какое-никакое, а снаряжение: за сходную цену нашлись в деревенских закромах и меч годный, и дощатая броня. И как вышел Миханька на главную улицу в доспехах да при оружие, так деревенские и ахнули: "Ни дать ни взять гнилушкинский воевода! А железки-то, железки на солнце так и светятся, так и сияют. Загляденье!"
Через пару дней по отблескам-то этим во мху да болотных кустарниках Миханьку по частям и собирали... Не все нашли правда. Но отрезанный язык, пригвождённый к стволу дерева годным мечом, впечатлил даже видавшего вида Онисима. Егор Ефимович как про это прознал -- рассудка лишился. После похорон вышел за околицу и больше не вернулся. А тем же вечером Авдоху нашли в собственном доме зарубленную топором...
Матвей Борисович объявил дочери, что выдаст ее замуж за Тимофея Федоровича, так как иной достойной кандидатуры в деревне не осталось. И сколько бы Любаша не ревела, под венец ее все-таки отвели. Но радовался староста своей новой жизни не долго. На следующий же день дед скатился с лестницы и свернул шею. Завистники поговаривали, что оступился Тимофей Федорович не без помощи молодухи. Но свидетелей тому не было. Матвей Борисович почесал затылок да и пошел оценивать привалившее богатство.
Ну а Василек... Сколько пастушка не искали, даже лаптей от него не осталось. Бросила Марфа в пустую сыновью могилу его любимую дудочку, да и вслед сама бездыханная свалилась. Так и похоронили.
Со временем все в Гнилушках пришло в норму. Вода в колодце очистилась, речушка продолжила мелеть, болото -- разрастаться, а деревенские, посокрушавшись о том, как же это все вышло, вернулись к своей обычной жизни. Жизни с привычным проклятием.