Катастрофа, сѣченье и шесть мѣсяцевъ службы измѣнили многое въ характерѣ дяди. Прежде онъ либеральничалъ, поддѣлываясь подъ чужіе голоса, вычитывая изъ книжечекъ новыя идейки, любилъ положить на видное мѣсто въ своей комнатѣ запрещенную книжку и прочитать изъ нея своему пріятелю нѣсколько самыхъ рѣзкихъ страницъ; все это было незлобиво, зелено и наивно. Теперь онъ сталъ дѣйствительно жолченъ, хворалъ отъ прилива жолчи. Его, какъ человѣка, вышедшаго изъ юношескаго возраста, перестали принимать въ свой кругъ молодые князьки и офицерики; ихъ слугой и разсыльнымъ онъ не могъ сдѣлаться, онъ сдѣлался ихъ врагомъ и превозносилъ своихъ шапочныхъ знакомыхъ, пропавшихъ со свѣта, называя ихъ своими друзьями. Князьки и офицерики были, въ самомъ дѣлѣ, пусты, но не ихъ пустота вызывала брань дяди; онъ охотно покутилъ бы съ ними и выкинулъ бы какую-нибудь ухарскую штуку въ обществѣ Алисъ и Матильдъ. У него не было рысаковъ, — онъ ругалъ тѣхъ, которые катаются на рысакахъ, хотя самъ съ удовольствіемъ соглашался промчаться по Невскому проспекту. Онъ не умѣлъ служить, — причина ругать крапивное сѣмя чиновниковъ; Богъ не сыпалъ ему съ неба денегъ и чиновъ, — онъ сдѣлался атеистомъ; его высѣкъ князь — онъ сталъ толковать о гнетѣ семьи и еще о другомъ гнетѣ… Вотъ источники его взглядовъ. Въ этихъ взглядахъ многое походило на убѣжденія мыслящихъ и честныхъ людей, но походило только по наружности; при нѣкоторой способности фразировать, дядя успѣлъ-таки привлечь къ себѣ многихъ юныхъ поклонниковъ.
— Вотъ ѣдетъ мой возлюбленный cousin, князь Григорій NN, — говаривалъ дядя своимъ поклонникамъ, гуляя съ ними по Невскому проспекту.
— Ты бываешь у него? — спрашивали поклонники.
— Нѣсъ-съ, я съ этими жалкими людьми незнакомъ; они прогнили насквозь въ своихъ отсталыхъ понятіяхъ.
И дядя разоблачалъ всю грязь князя Григорія NN.
— Лучше гибнуть безъ помощи, чѣмъ принимать ее изъ такихъ рукъ, — заключалъ ораторъ.
Поклонники удивлялись ему и его честности. Князь же Григорій даже не зналъ о его существованіи и приходился ему не двоюроднымъ, а какимъ-то другимъ братомъ, былъ, что называется, десятая вода на киселѣ; по-французски это выходило cousin. Сначала дядя и на гоненія напрашивался, послѣ же совершенно успокоился, купивъ по сходной цѣнѣ что-то въ родѣ вѣнца… Какого? Не знаю.
Странное было то время! Посреди дѣйствительно честныхъ, жертвовавшихъ собою людей съ глубокими убѣжденіями, толкалось множество господъ, озлобленныхъ своею незначительностію, сердитыхъ на дождь, лившій сквозь щели ихъ собственнаго потолка. Они ругали дождь и не думали чинить щелей. Неопытная молодежь, не умѣя отличить фразъ отъ дѣла, слушала ихъ, восторгалась ими, и часто, еще не зная жизни, озлоблялась, т. е., теряла необходимыя въ дѣлѣ жизни хладнокровіе и твердость. Врагамъ-старовѣрамъ эти болтуны давали орудіе противъ тѣхъ началъ, которымъ они будто бы служили сами; враги видѣли ихъ внутреннюю пошлость, наводили ихъ на какое-нибудь грязненькое дѣльце, ловили, какъ рыбу, на золотой крючокъ и потомъ указывали встрѣчному и поперечному: «Вотъ каковы наши передовые! Вотъ они, щелкоперы!» — хотя сами очень хорошо, лучше всѣхъ, знали, что не эти щелкоперы были передовыми. Они были тормозами нашего прогресса, марали честное дѣло своею грязью. У нихъ были и достойные наслѣдники-ученики: это были поддѣльные Чацкіе, поддѣльные Печорины, поддѣльныя заѣденныя средою личности, и только одинъ безсмертный Александръ Ивановичъ Хлестаковъ былъ чистѣйшею, неподдѣльною натурою, хотя и воспитывался въ той же школѣ. У наслѣдниковъ-учениковъ не было даже и жёлчности ихъ учителей: она иногда появлялась на кончикѣ ихъ языка, но до бѣды не доводила, здоровья не разстраивала.
Но что же дѣлала въ это время моя мать?
Работала.
V
Жизнь моей матери
Мнѣ приходится теперь рисовать личность, передъ которою я всегда благоговѣлъ, личность хорошей русской женщины. Мнѣ до сихъ поръ не случалось встрѣтить вполнѣ хорошаго описанія хорошей русской женщины; одно страдало ходульностью, въ другомъ краски были слишкомъ густы и ярки, третье вмѣсто хорошей руской женщины описывало дѣву идеальную, существующую на Руси только въ пылкомъ воображеніи русскихъ писакъ. Я тоже не слишкомъ хорошо исполню свою задачу (о чемъ и заявляю впередъ), потому что задача мнѣ не подъ силу: сила-то у меня крохотная. Если бы меня спросили: какая отличительная черта хорошей русской женщины? я отвѣтилъ бы: простота, и попросилъ бы читать это слово такъ, какъ оно написано, и не смѣшивать его съ простоватостью, или простосердечіемъ. На вопросъ: что дѣлала хорошая русская женщина въ то время, когда мужчина проповѣдывалъ, служилъ, билъ баклуши, создавалъ воздушные замки преобразованія людей и ругалъ настоящее положеніе дѣлъ? я отвѣтилъ бы: работала. Мыслящіе люди поняли бы меня и пришли бы къ тѣмъ соображеніямъ и выводамъ, которые бѣгло выскажу я теперь людямъ немыслящимъ.