— Это тотъ, бабуся, что меня за щеку ущипнулъ; и я еще заплакалъ тогда?
— Да, да, тотъ самый… Только не надо такимъ плаксою быть, онъ тебя любить не станетъ.
— А зачѣмъ онъ щиплется?
— Онъ тебя приласкалъ.
— Развѣ такъ ласкаютъ, бабуся? Папа никогда не щиплется.
Бабушка не отвѣчала на мое разсужденіе, я отецъ исподтишка посмѣивался и шутя говаривалъ мнѣ:
— Ну, Саша, покуда ты не генералъ, набей-ка мнѣ трубку.
Будущій генералъ исполнялъ роль крѣпостныхъ Ванекъ и Гришекъ. Отецъ никогда не спорилъ съ бабушкою, не разочаровывалъ ея мечтаній, но лукаво подсмѣивался надъ ними и давалъ мнѣ это чувствовать. Дядя не имѣлъ на меня въ раннемъ дѣствѣ никакого вліянія; люди его закала не умѣютъ говорить съ дѣтьми, это для нихъ слишкомъ мелко.
Подъ вліяніемъ трехъ наставниковъ, росъ я въ одномъ изъ захолустіи Петербурга. Мнѣ недоставало двухъ самыхъ лучшихъ учителей: природы и дѣтей-товарищей. Находясь постоянно въ городѣ, постоянно въ душной комнатѣ, видя всѣ домашніе недостатки, которыхъ отецъ и не считалъ нужнымъ скрывать отъ меня, я очень рано научился понимать и переносить невзгоды, сдѣлался задумчивымъ ребенкомъ и нерѣдко просиживалъ, о чемъ-то мечтая и разговаривая съ самимъ съ собою. Неблестящая дѣйствительность и волшебныя, слишкомъ яркія грезы, навѣянныя бабушкою, мѣшались между собою, и мое воображеніе развилось до крайности сильно. У насъ, вообще, какъ будто нарочно, стараются развивать воображеніе дѣтей, не понимая того, что оно и само собою разовьется довольно сильно и на время остановитъ мыслительную способность ребенка, научить его мечтать и отучитъ думать. Я вѣрилъ въ невѣдомый волшебный призракъ, управляющій всѣмъ міромъ, въ добрую фею, которая скоро должна прилетѣть въ нашъ домъ, превратить его въ роскошныя палаты и сдѣлать меня генераломъ, — большаго счастія я не могъ себѣ представить. Мой умъ спалъ и былъ неразвитъ. Онъ былъ до того неразвитъ, что я никогда не спрашивалъ себя: отчего дѣлается то или другое на свѣтѣ? Огонь жжется, потому что жжется; ножъ рѣжетъ, потому что рѣжетъ, — далѣе этихъ истинъ я не шелъ. Я видѣлъ цвѣты на нашихъ окнахъ, но не зналъ я, почему они растутъ. «Папаша посадилъ, оттого и растутъ», отвѣтилъ бы я на подобный вопросъ. И если бы папаша вздумалъ посадить при мнѣ въ землю свою трость и сказать, что изъ нея, какъ изъ жезла Ааронова, вырастутъ миндальные орѣхи, — я свято повѣрилъ бы его словамъ. Отсутствіе дѣтей сдѣлало изъ меня что-то въ родѣ отупѣвшаго старика, ничего не знавшаго, не желавшаго знать. Любознательность пробуждается въ дѣтяхъ только дѣтьми. Ребенокъ охотно разговариваетъ съ ребенкомъ; большихъ онъ только слушаетъ и, встрѣчая въ дѣтскихъ играхъ и болтовнѣ предметы, требующіе объясненія, онъ обращается за этимъ объясненіемъ въ большимъ. Безъ товарищей ребенка ничто и никто не подталкиваетъ на вопросы, онъ холодно смотритъ на окружающее его и составляетъ обо всемъ свои собственныя, превратныя понятія.