Грудь колыхнулась от вздоха облегчения.
— Ох ты ж... — дёрнулась Санда. — Терпеть не могу, когда они так делают!
— Соколы нас защищают, — коротко сказала я. — Пойдём, посмотрим, что на завтрак.
Под скрип ступеней и шелест юбок мы спустились вниз.
Кухня находилась ниже мастерских и торгового зала, в полуподвальном этаже. Освещалась парой рассветных окон, пол мостила крупная плитка, а подвешенная на крючочках медная посуда всегда сверкала тщательной надраенностью.
Прямо сейчас полутёмное помещение наполнял самый уютный запах на свете: аромат свежеиспечённых пирожков. Помню, как в детстве мы с мамой стряпали здесь. Теперь по кухне хлопочет другая женщина.
— Доброе утро, Гвида, — поздоровалась я с кухаркой, как раз вынимавшей хлебной лопатой очередную партию румяных пирожочков из печки.
— И вас с утречком, девоньки, — радушно улыбнулась она, сгружая выпечку в большую чашу.
Прихватив подолы белыми фартучками, мы с Сандой принялись помогать с готовкой и вскоре, под скрип выдвигаемых стульев, уселись за массивный дубовый стол.
Ступени вновь заскрипели, только на сей раз по ним спускались гораздо торопливее, так что топот стоял, будто от стада волов с водопоя.
Первым на кухню ворвался Райф — молодой парнишка, поступивший к отцу подмастерьем только в середине зимы и ещё не успевший посадить зрение над скрипторским пюпитром. За ним появились Арло и Киллиан — коренастый переплётчик и щуплый рисовальщик. Только эти трое живут при мастерской постоянно, потому что больше им идти некуда. Остальные просто приходят в рабочие часы, скоро как раз начнут подтягиваться.
Последним в дверях появился мой младший брат — Блайк. Светло-русые волосы его были как всегда взъерошены, а височная косица не переплеталась уже несколько дней. Он выглядел усталым, но довольным.
— Закончил перевод? — сообразила я.
Он мягко кивнул и полез за пирожком, за что тут же получил от Гвиды по руке.
— Господин Равник ещё не спустился, имейте терпение, молодой человек, — наставляла она.
Дверь чёрного хода скрипнула, и вниз спустился отец.
— О, а вот и вы, господин Равник, — Гвида выдала ещё более радушную улыбку, чем прежде.
Вот теперь мы приступили к завтраку. Мужчины обсуждали рабочие вопросы. Подмастерья украдкой флиртовали с Сандой, получали хмурые взгляды со стороны кухарки и благодушно-понимающие от отца. Он вообще человек мягкосердечный и многое нам всем спускает, а после смерти мамы я всё чаще замечаю в нём апатичное безразличие, прогоняемое лишь очередной инкунабулой, чудом уцелевшей посреди руин погибшего мира.
Колокола отбили восемь ударов, Санда встрепенулась и быстро проговорила:
— Ох, совсем засиделась, матушка осерчает. Спасибо за завтрак, господин Равник, — она весело подскочила и чмокнула отца в щёку, после чего состроила глазки Киллиану и упорхнула вверх по ступеням.
— Стрекоза, — добродушно покачал головой отец и отпил из кружки ромашкового чаю. Последнее время вышло напряжённым, иллюминирование пары рукописей затянулось из-за перебоев с поставками красок, так что Гвида стала заваривать для него этот успокоительный цветок. Отец морщится — вот как сейчас — но не перечит заботе.
— Меня беспокоит наш сосед, — сказал он, когда все разошлись. — Бедняга, совсем захворал.
— Надеюсь, ничего серьёзного? — я тут же сделала стойку.
— Да, нет, простыл вот и всё. Он же совсем один остался, некому о старике позаботиться. Да ты не переживай, дочка, — он похлопал меня по руке, в глазах под седыми бровями появилась знакомая печаль. — Всё образуется, — эти слова, произнесённые мягким тоном с нотками боли, тоже явно относились не к соседу. — Ты сходи, проведай старика, вон, пирожков ему снеси.
Я кивнула: выдавить хоть слово через вставший в горле ком всё равно бы не вышло. Стул снова заскрипел, я помогла Гвиде убрать посуду в судомойню, завернула полдюжины пирожков в расшитую по краям салфетку, да положила в корзинку. Нести гостинцы просто в руках неприлично, лучше так: набросив плетёную ручку на сгиб локтя.
И делая вид, будто совершенно не страшишься всяких-то там болячек.
Утреннее солнце, по-весеннему колкое, будто не до конца оттаявшее после зимних холодов, пронзило глаза, заставляя жмуриться. Птичьих трелей не убавилось, несмотря на все старания городских соколов. Эти труженики каждый день рискуют жизнью, чтобы защитить нас от угрозы с материка. Деревьев в черте города немного, да лучше бы и оставшиеся срубили.