-- На чем?
-- Ни на чем. Сам, на своих крыльях. Тогда у меня еще крылышки были.
-- Ой, крылышки! Какие?
-- Тоже маленькие. Чтобы с цветка на цветок порхать.
-- И ты порхал? -- удивлялся все больше Изюмка.
-- Порхал. Было у меня тогда много друзей. Я в ту пору лично знал всех сверчков, всех кузнечиков и даже сердитых шмелей. И очень я любил летать вместе с одной красивой
стрекозочкой. У нее крылья были большие, прозрачные. Как стекло. И большие красивые глаза. Один раз стрекоза и говорит мне: полетим на ту сторону ручья. Мне бы сказать: не могу, у меня ведь крылышки-то маленькие. А я постеснялся. Ну мы и полетели.
-- И что дальше?
-- Ничего. Упал я в воду.
-- Ой! Но не утонул?
-- Нет, как видишь. Лето было. Вылез я на берег, на солнышко, быстро обсушился. Только летать долго еще потом не мог. Помню, был концерт. Кузнечики на скрипках играли, сверчки в барабаны били. А я пока без крыльев-то туда добрался -- концерт уже закончился. Да, многих гномиков тщеславие до добра не доводит.
"И поросят тоже", -- подумал Изюмка.
ВОЗЬМЕМ ЕГО ДОМОЙ
Всю неделю не переставая лил дождь. У Кишмишки затопило весь их подземный дворец. Одна кладовая с запасами продовольствия осталась сухой. Теперь здесь отсиживалось все мышиное семейство -- к превеликой радости мышат. Они с утра до вечера могли, сидя тут, лакомиться калачиками просвирника да семенами сурепки. Время от времени Кишмишка, вспоминала
и маленького поросенка Изюмку.
-- Что-то он, интересно, поделывает в такую мерзкую погоду? Надо бы сходить к нему, поиграть с ним.
-- Еще чего! -- рассердилась Кишмишкина мама, тетя Мышария. -- Их жалкая хижина из тыквы, наверное, уже давным-давно развалилась. Сиди лучше дома да радуйся, что живешь
в добротном земляном дворце. Хоть наш дом залит наполовину водой, но все равно он лучше пустой тыквы, которую в любую минуту может сожрать прохожая корова.
Вот, наверное, посмеялся бы Гномыч, услышь он такие слова. Какая же корова станет жевать тыкву, когда в этой тыкве есть и дверь, и окно, и даже труба дымоходная? И уж конечно, не страшен был тыкве дождь. Он только дочиста отмыл окна, а вода, скатившись вниз по глянцевитой
зеленой стене, собралась в отличнейшую лужу у самой двери.
-- Сделай милость, Изюмка, -- обратился к нему Гномыч, -- выкопай канавку, чтобы отвести воду от крыльца.
-- Только нос в глине испачкаю, -- заспорил Изюмка. -- Разве можно в этакий дождище канавы копать?
"Может, действительно земля здорово промокла в такой ливень?" -подумал Гномыч, взял в руку тяпку и в два счета управился с пустяковой работой. Отвел воду из лужи у крыльца. Он уже стряхивал капли с плаща, как вдруг услышал над головой знакомый голос:
-- Напрррасно и прррямо-таки стррранно, что ты дома сидишь. Как раз в это вррремя на улице Кузнечиков выставка огоррродных пугал пррроводится.
-- Спускайся к нам, приятель! -- крикнул Гномыч старому Грачу. -Посуши у огня перышки да расскажи, что ты там хорошего увидел, в городе-то.
-- Рррассказать немыслимо, это своими глазами посмотррреть тррребуется, -- возразил Грач, стряхнул с крыльев капли дождя, после чего проследовал в тыквенный дом.
-- Дядя Грач, а дядя Грач, -- оживился Изюмка и поднял вверх свой любопытный пятачок, -- а что там интересного на этой выставке?
-- Что, что! -- отвечал Грач. -- Таких ррраскрррасивых пугал я и сррроду не видывал. Да известно ли вам, дрррузья, что теперррь в чучелином снар-р-ряжении самое главное -- пустые
консер-р-р-вные банки?
-- Вполне возможно, -- подтвердил Гномыч. -- Банками можно очень сильно греметь.
Изюмка слушал с разинутым ртом, а Грач продолжал рассказ:
-- Из одного гор-р-р-одского огор-р-родного хозяйства привезли Пугало, выр-р-р-ядили во всякие журналы с картинками, а поверх этого надели прозрачный целлофановый мешок. Стоит красуется, будто кр-р-раля рррасписная! Две синицы так пер-р-р-репугались, что бр-р-росили свои входные билеты и улетели куда глаза глядят. А ведь синички -- отважные птички. Они не привыкли чучел огородных бояться. У меня есть один знакомый, тоже работает пугалом гороховым. Так вот он жаловался: Мол, синицы, славки и жаворонки у него все усы повыдергивали, растащили гнезда себе строить.
-- Слышал и я такие страшные истории, -- закивал головой Гномыч. -- А какие там, ты говоришь, новые моды на костюмы чучелиные?
-- На украшения сейчас идут цепи и кулоны из консервных банок, клипсы жестяные в уши. Словом, все, что дребезжит, гремит, болтается. Ну, а по части одежды в самой моде сейчас
костюмы для огородных чучел из рогожки да из синтетической соломки сплетенные.
-- Гномыч, -- захрюкал вдруг снова Изюмка, -- давай с тобой на выставку чучелиную сходим, а?
-- В такую непогоду? -- со смехом покачал головой Гномыч. -- Да в этакий дождь хороший хозяин собаку во двор не выгонит, не то что поросенка. До костей промокнем. Даже если
под зонтиком.
-- Мне так хочется! Особенно на громыхающее пугало посмотреть желаю. И на соломенное тоже.
-- Да я тебе соломенное, если хочешь, и сам смастерю, -- посулил Гномыч.
Но Изюмка отмахнулся:
-- Самодельного пугала кто же испугается?
Тут дядюшке Грачу неловко сделалось. Решил он помочь Гномычу, принялся отговаривать Изюмку от выставки.
-- По правде сказать, -- заметил он, -- нет на этой выставке ни одного чучела, чтобы оно такую серьезную птицу вроде меня напугать могло. Разве это пугала?! Вот раньше бывало: ох, что
за пугала были! Уроды, самые настоящие страшилища! Ан, вышли они нынче из моды. А теперь какие это чучела, куклы! Словом, игрушки какие-то.
Лучше бы дядюшка Грач и не говорил такого. Тут на Изюмку вообще никакого удержу не стало.
-- Игрушки! Хочу смотреть игрушки! -- завопил он. -- Слышишь, Гномыч? Куклы там, оказывается, показывают, а не пугала вовсе. Идем поскорее на выставку. У меня же плащ из листьев
подорожника: он-то не промокнет!
-- Ах, Изюмка, но ведь и трава тоже мокрая, -- стал его уговаривать Гномыч. -- Пока до выставки доберемся, до нитки промокнем.
-- И зачем я затеял этот ррразговоррр? -- пожалел дядя Грач. -- Ладно, скоррро завечер-р-р-еет, пор-р-ра, видно, и мне домой.
Все втроем они вышли из тыквенного домика. Грач, попрощавшись, сразу же полетел к себе, а Гномыч и Изюмка -- по мокрому, подернутому пеленой тумана лугу -- в сторону неблизкой улицы Кузнечиков.
Вода у них под ногами так и хлюпала. Они кое-как добрались до гриба сыроежки, где находилась остановка полевого автобуса.
Под шляпкой грибка не было ни одного ожидающего.
-- Видать, только что ушел автобус, -- недовольно проворчал Гномыч, сердясь на самого себя, что уступил упрямому поросенку, а не остался дома в своей теплой тыквушке.
Вдруг и Гномычу и Изюмке показалось, что неподалеку кто-то плачет.
-- Может, это кукушкина травка слезки льет? -- предположил Изюмка.
Но Гномыч хоть и знал, что трава не плачет, все же подошел к зарослям кукушкиных слезок, прислушался.
И вдруг, к своему удивлению, видит: под одной былинкой, в ямочке, лежит, свернувшись калачиком, рыже-бурый хомячок. Изюмка тоже к нему подбежал и тоже удивился. А Гномыч