— Кать, сядь. Тамара Андреевна, тренер твой в новой секции, с мамой встречалась сегодня, — он посмотрел в ставшие еще больше от удивления глаза дочери и, отведя — почему-то виновато — свои, продолжил: — Она долгое время была женой врача, профессора какого-то, так вот, она советует показать тебя врачам, по поводу твоего роста.
Катя, не понимая родителей, напугавших ее такой ерундой, нахмурив брови, поворачивалась то к маме, то к отцу:
— Вот почему вы перепугались! Я везде и всегда самой маленькой была, что от этого, умирают? Врачей даже таких не существует, — сверкая сузившимися от злости глазами, девочка уже собралась повернуться и уйти к себе в комнату, когда отец продолжил:
— Кать, сядь, пожалуйста… Понимаешь, она сказала, что ее бывший муж занимался генетическими заболеваниями, — это когда…
— Пап, пожалуйста, без науки — попонятнее, — Катя уже просто безразлично смотрела на папу, желая только, чтобы скучный разговор закончился.
— Хорошо. Катя, Тамара Андреевна говорит, что у тебя может быть заболевание, связанное с ростом, что нужно проверить тебя и… — он остановился, не зная как закончить фразу, но, увидев глаза дочери, решил не мучить ее и просто сказать, как получиться, но прямо, без петель: — Катюш, если врачи найдут у тебя эту болезнь — конечно, от нее не умирают, — ты больше не вырастешь, — он хотел добавить что-то еще, но увидев ужас на лице дочери, уже не мог даже думать.
Катя, лежа в кровати, сильнее прижала к груди маленького медвежонка, вспомнив тот первый страх, охвативший ее — иголки, которые впивались очень больно в спину, и одну, только одну мысль, от которой слезы полились тогда из глаз сами: мысль, что она — лилипутка, каких она видела где-то когда-то — с курносым носом, слишком коротенькими ручками-ножками, переваливающаяся при ходьбе, как уточка. Уже ничего не видя перед собой, она побежала тогда к себе в комнату, взлетела на стул, стоявший перед зеркалом и, стоя во весь рост, сквозь слезы, пыталась рассмотреть себя. Но со стены смотрела плачущая худенькая девочка с обычным носом и нормальными конечностями. Вытерев слезы, Катя вернулась к родителям:
— Ладно, сходим к врачам, но лилипуты выглядят по-другому. Не понимаю, чего вы так испугались? — произнесла она тихо, без злобы и слез и, вдруг вспомнив очень важное, подошла к маме: — А зачем же Тамара Андреевна лилипутку в секцию взяла?
Родители вдруг заулыбались, одновременно, независимо друг от друга, но ответила мама, которая задала и сама этот вопрос тренеру:
— Она помочь хочет, если этой болезни у тебя нет, то замедление роста от занятий плаванием может пройти, — и взяв дочь за руку, притянула к себе, поцеловав в мокрую от слез худенькую щеку.
Открыв глаза, Катя уставилась в темноту комнаты, чувствуя и сейчас на щеке тот мамин поцелуй, после которого мама всегда целовала ее по-другому — все время жалея, как смертельно больную или калеку, поцелуй, после которого все закрутилось так быстро: болезнь подтвердилась, родители стали невыносимыми своей жалостью и слезами, и только когда в свой день рождения год назад Катя прервала этот семейный стон, жизнь стала прежней — семейной и спокойной. Катя подумала, что и сейчас не знает, почему она восприняла тогда диагноз так спокойно — она проплакала всю ночь, а к утру вдруг решила, что ничего уж такого страшного не случилось, просто она не будет высокой — от этого она не станет глупее или уродливее, также может жить и делать, что она хочет, только с маленьким ростом. И одевшись, собралась в школу. Ожидавшие ее на кухне родители бросились с плаксивым:
— Катюша, давай ты сегодня дома побудешь, мы поговорим, решим, что дальше делать…
Но Катя прервала их:
— Оттого, что я сегодня дома останусь — я вырасту? Что мы можем решить? Врач же сказал — с четырнадцати лет можно гормонами пробовать еще чуть-чуть меня вырастить… — и быстро допив обжигающий чай, чтобы только не слышать родительских причитаний, Катя выскочила из кухни и из квартиры.
За этот год родители привыкли не говорить о ее росте каждый час и день, а просто продолжать жить, и Катя, уже засыпая с медвежонком в охапку, подумала вяло-медленно:
— Никто не будет любить меня меньше из-за роста… Все у меня хорошо, очень… — унеслась в свой детский счастливый сон.