Выбрать главу

  И тычет мне под нос брусок желтый - небольшой такой, с куриную лапу.

  Мне-то хоть бы хны - железка она железка и есть. Пожал плечами и только сызнова за иглу взялся, как - поди ты! - рот сам собой открывается - ну, чисто, как тогда, в бурсе, - и говорю я чужими словами, хоть и своим голосом:

  - Алхимическая фальш-позолота, также называемая среди ювелиров "обманкой". Наносится тонким слоем на свинцовую болванку; крайне трудно обнаруживается классическими методами и очень просто - простым перепиливанием "обманки" пополам. Проста в изготовлении; используется, в основном, при мошеннических операциях с драгметаллами.

  У папаши челюсть прям на стол упала. Посмотрел он на меня так, будто я какой василиск заморский, что к нему в отхожее место ночью забрался. Но, видать, старого прохвоста хватка деловая шибче удивления за горло схватила. Взял он свою железяку и куда-то побежал, наказав мне строго-настрого: из кабинета не выходить, даже случись в нем пожар или нашествие демонов Светоносного.

  Убежал он, значит, а дверь за собой захлопнул. Часа три я его ждал, размышляя в тоске, что же делать, если по нужде приспичит, и что мне теперь за мою выходку будет. Папаша-то у меня незлобивый и руку на меня редко поднимал, но когда уж серчал сильно, то лучше вон из хаты беги. Потому как руку, может, и не поднимет, а вот кочергу или дубину - запросто.

  Вернулся папашка, шляпу снял, ботинки, и трость в угол поставил; сел за стол, подпер голову рукой и посмотрел на меня задумчиво-презадумчиво; вроде как в первый раз видит. Налил в стакан водки, достал откуда-то кусок окорока и пальцем мне на кресло показывает - садись, мол! А я от удивления чуть из портков не выскочил - кресло-то только для гостей - мягкое, бархатное. В такое и садится страшно, не то, что окороком в нем чавкать. Но чтобы папаше перечить - так лучше сразу кресло топором порубать, а потом и себя заодно.

  Подошел, сел. Взял стакан, выпил и окороком закусил. Кое-что упало прям в кресло, но папаша как и не заметил. Достал мой старик трубочку, закурил и говорит:

  - Значит так, Дрок. С хреном моржовым, что мне "обманку" подсунул я разберусь. А вот что с тобой делать... Что с тобой делать, это мы сейчас выясним.

  И - бац! - кладет на стол каменюку здоровенную. С виду - булыжник булыжником. И у меня спрашивает:

  - Что это, Дрок, такое?

  Я рот открываю и хочу уже ляпнуть что-то вроде "а мне-то почем знать?" - не тут-то было! Заработала моя "говорилка". Отвечаю:

  - Алмаз, обычный, неграненый. Качество, по ювелирным понятиям, среднее - в структуре присутствуют небольшие, но явные изъяны. Добыт в копях Брак-Бара этим летом, в шахте номер сто сорок пять, рудокопом Выжиком, от которого в прошлом году жена ушла к скорняку Блундику. Ориентировочная стоимость после обработки - восемь мер золота, или двадцать тысяч империалов, или сто пятьдесят барад-дурских крон или три тысячи двадцать реалов, или...

  - Хватит! А это что? - и рядом еще один камень выкладывает.

  - Топаз, именуемый также на жаргоне, "зеленчаком". Исключительно качественный экземпляр. Добыт в копях Гарнада прошлым летом...

  - Хватит! А это?...

  ...И пошло, и пошло. Папаша спрашивает, а я тарахчу без умолку. И, что самое противное, остановится не могу, словно черт меня какой изнутри толкает - говори, малый! Говори! Одно хорошо: быстро я сообразил, что говорить могу не в голос, а в уме - и на том спасибо.

  В общем, часу не прошло, как выяснил папаша все про мой талант. Откуда он взялся, понятное дело, ни фига известно не стало, ну так дареному коню в зубы не смотрят. А как работает - подчистую разобрал. Оказалось, что могу я рассказать... да обо всем на свете могу. Будто в башке у меня библиотека, где книги сами с полки в руку прыгают и на нужной странице открываются.

  Однако же, работала эта моя всезнающая говорилка не всегда. Например, на вопросы "что будет" никогда не отвечала. Какая лошадь на скачках победит или, там, решит ли караван столичных ювелиров пройтись через наш медвежий угол в этом месяце - того я сказать не мог. Ну да папаша недолго сокрушался - на нет и суда нет.

  Еще не мог я отвечать на вопросы философические - "говорилка" сразу молчком. Сколько ангелов влезет на одну иголку, в чем смысл жизни, откуда все взялось - тишина. Правда, не так, как если про будущее спросить. Если мне... ну, или штуковине этой философический вопрос задать, нападал на меня сразу дикий чох и икота. Но папенька, слава Богу, смыслом бытия не сильно интересовался, а вот попади я в лапы какому-нибудь священнику или языкотрепу из Университета Скрытых Резонов, так, наверно, и издох бы от соплей и чахотки.

  И еще одна штука обнаружилась с этой моей всезнающей говорилкой; как для меня, так точно самая обидная. Рассказать-то я мог все и про всех, да вот только не мог сам себя спросить. Работало все это дело, если кто другой - хоть папаша, хоть учитель в бурсе, хоть хрен с бугра у меня (а правильнее сказать, "у нее") что-то спрашивал. Первое время злость брала - хоть плачь. И правда: кому другому расскажешь хоть что, даже где и кого сегодня Скрытый Совет (тьфу-тьфу, отведи порчу!) судить будет, или сколько раз за рычаг секретный дернуть надобно, чтобы в хранилище Большого Государственного Банка попасть, а у себя, родимого, не спросишь даже, где с вечера портянку запрятал. Убивался я долго, помнится, а потом ничего, привык.