Ана Гратесс
Гномика-Просвещение
Просвещение-ум, разума строчка. Отелло сделал замах на прекрасную девушку, и получил за это ровно семь пядей во лбу. Справедливости манна рассеивает мутные океаны разумности. Рой странных коз жужжит жучками в ушах, а человеческие создания все еще бегут вперед, не зная ни отдыха, ни конечной цели.
Вероятное стечение обстоятельств для странных животных. Для нас же – дорога открыта хоть куда. Давай же отправимся с тобой в короткое или долгое странствие по открытым сердечным чакрам? Предлагаю выбрать Отелло и его известную страстную породу. Будет где разгуляться!
Парень лет двадцати трех от роду, богат, а также известен в обширных светских кругах. У него на пальцах красуются кольца-перстни, которые ему подарили его дражайшие друзья вытанцовщики.
Отелло роста сто семьдесят пять сантиметров, а весу он ровных 65 килограммов. Волосы черные, на замшу похожие, а одежды его, ароматами фиалок с гвоздикой выделанные, все в основном темных оттенков: синих, пурпурных, бардовых, коричневых и прочих.
Любил он одну красавицу, что звали Дездемона Оракульская. Ее волосы медью осыпаны, золотом сделаны. А глаза похожи на зелено-морские восходы солнца. Изумрудная краса восходит ровно в пять по утру, чтобы выловить лучик странно любимого-ненавидимого Отелло-Глаза-Ока.
Можно было бы продолжить описание интересных особ, но нужно переходить прямо к Гномике, и с чем ее, собственно, едят. Наши герои связаны с нею неразрывными узами знания, которое неизменно обогащает вкус, раскрашивая бытие в краски чуть более яркие, чем обывательский экспириенс.
Истина рассеяна по миру, по многоуровневым системам знаний, и кудесническим толкам. В каждой частице мира есть частица истины. Смекаешь? Герои это знали, но не умом, а сердцем.
Это смех сверх меры. Это наивысшее удовольствие причащения к чему-то более большому, чем все человечество.
Отелло с Дездемоной крутят у виска, когда видят Гномику, стоя на своем дорогом и роскошном балконе. А люди, что смотрят выступление напомаженных актеров истово затаили дыхание – ибо некий новый узелок в отношениях завязывается между героями.
Мерцающий холодный свет, сыплющийся словно звездная роса. Темно-синяя с изумрудом зелень, колыхающаяся от дыхания любовного ветра, и дымный бриз табачной трубки, что мерно покачивается, будучи заключенной в деревянную шублу-юблу.
Они (кто?) все еще стоят на балконе, помним, да?
Парень достает из нагрудного кармашка розовый цветок и протягивает его Дездемоне, говоря:
– Сыпучее солнце сегодня нас ждет, не так ли, моя несравненная ягода?
Девушка залилась бесстыдным румянцем, проговорив скромно:
– Свет наших очей может затмить то сияния, мой дорогой…
Пара приблизилась друг к другу и поцеловалась, овевая зрителей, сидящих на красных бархатных стульях, юной романтикой спелых вишен. Кто-то заохал и упал без чувств, а кто-то подкрутил ручные биноклики, чтобы лучше рассмотреть все целующуюся молодость.
Зрелая разгоралась пора. Свет солнца уже вовсю надевал на ловкие пальчики колечки из персикового золота. Хихикали парень с девушкой, а над ними расцветала пышная чайная роза, нежными своими лепестками укрывая голые тела.
Истина в каждой частичке этого мира, мы помним? Гномика задернула занавески, отчего зрители с досадой плюнули на каменный пол, вставая с теплых насиженных мест. Теперь актеры, что играли Отелло и Дездемону, могли быть предоставлены самим себе и друг другу, в частности.
Девушка сделала движение рукой, захватывая черные волосы парня в большой гребок. Она смотрела теперь открыто и с вызовом, отчего у ее напарника встали глаза на выкат – он всем своим телом подался еще ближе к деве, а та была только рада происходящему. Ей то было истинно нужно.
Гномика без созерцания и ощущения физического контакта – не Гномика вовсе, а пестрый кавардак с булыжником без души.
Просвещение делало шаг за шагом в молодых сознаниях. Когда прошло достаточное время, чтобы закалить характеры обоих, портьеры снова разъехались, явив вновь собравшимся зрителям повзрослевшие тела.
Дездемона отшатнулась от Отелло так, словно бы тот был совершен из мерзких скользких змей.
Женщина прокричала мужчине:
– Ты не можешь больше довлеть на меня и нас!
Девичье средоточие завернулось в кокон из блистающей переливчатой материи.
На сцене ловко зашелестели ветки с растениями, биноклики еще ближе придвинули картинку, а актер, что играл Отелло-мужчину, заизвивался вдруг будучи заключенный в ячеистых змеиных телах. Кто-то дергано отодвинулся от созерцания, а кто-то еще ближе пришпандорился к действу.