— Видишь ли, у некоторых женщин бывает такой неприступный вид, что самый дерзкий и смелый не решается заговорить.
— Это относится ко мне?
— У тебя холодный, высокомерный взгляд. И еще — ты слишком красивая.
— Я устала, постарела. Но все же хочу помнить, что мне всего двадцать один. Прошу тебя, очень прошу, напомни мне об этом…»
Такого диалога между нами не было, но если я когда-нибудь напишу об Ирине, диалог будет именно таким. Не знаю, о чем думает Ирина, и не знаю, насколько она откровенна со мной, но я почему-то думаю так.
Не надо бояться правды. Иногда бывает такое чувство, словно стоишь совершенно голый перед бесчисленными судьями и всем видны твои недостатки. Мужество именно в том и состоит, чтобы не бояться своей открытости, обнаженности. Вот почему надо иметь чистую совесть! Тогда нечего будет страшиться.
Не знаю, почему мне приходят подобные мысли, когда я смотрю в печальные синие глаза Ирины. Конечно, я и раньше понимал все это, но лишь сегодня, сейчас осознал по-настоящему. И поразительно, что именно Ирина, необыкновенная, синеглазая Ирина, одним вопросом прояснила мне это.
— Гурам, скажи честно, я тебе нравлюсь? Если нет, не отвечай, так будет лучше.
На этот раз я не задумываясь сказал, что она мне очень нравится…
В Москве я провел три дня. У Ирины были каникулы, и мы целые дни бродили по городу. Были в зоопарке, на ВДНХ, в Пушкинском музее, ходили в кино, в театр. Но нам не хватало чего-то, что было у нас пятнадцать месяцев назад. И в последний вечер я понял — чего.
Я понял, что веду себя по-свински и что я один виноват и перед Ириной, и перед Эникой, а прежде всего перед своей совестью.
— Что с тобой? — недоуменно спросила Ирина.
Сейчас мне надо получить по заслугам! Главное сейчас — получить по заслугам!
— Ты задумывалась хотя бы раз, кого ласкаешь? — спросил я.
— Что с тобой? — еще больше удивилась Ирина.
— Ты ласкаешь грязную свинью! Я — свинья!
Ирина все поняла. Разом сникла, потом провела рукой по моим волосам и сказала:
— Иди ко мне…
Я вскочил как ужаленный и бросился к двери. Дверь оказалась запертой.
— Отопри дверь! Скорей, скорей!
Ирина растерялась и не могла открыть дверь.
— Никогда больше не приду к тебе! Если можешь, прости!
— Успокойся, Гурам.
— Если можешь, прости, дорогая, прости…
— Псих!
Стремглав летел я вниз по лестнице.
Химкинский речной вокзал был пуст. Собравшись с мыслями, я перелистал путеводитель туриста. Потом отправился на Курский вокзал. Завтра в три часа дня наш пароход на пять часов остановится в Горьком. Может, успею нагнать их поездом.
Когда пароход показался у речного вокзала в Горьком, я побежал на набережную и стал кричать, размахивая руками:
— Эге-ге-гей!
Отрывистые гудки парохода заглушили мой крик. Пароход приближался очень медленно.
Я уже различал Энику, которую в чем-то горячо убеждали Директор, Маэстро и Генерал. У меня перехватило дыхание от нетерпения. Как медленно двигался пароход к причалу!
— Эгей-эй-эй-эй! Эгей-эй-эй!
Вдруг я увидел, как Эника протянула руку в мою сторону и исчезла с палубы. Директор, Маэстро и Генерал повернули головы, увидели меня и заорали:
— Из-мен-ник! Из-мен-ник!
Пароход был уже близко. Меня узнали и остальные. Сначала директор турбазы (от него мне влетит, конечно, за самовольную отлучку) и завбиблиотекой присоединились к хору моих друзей, потом их примеру последовали другие… Пароход подплывал, неся мне заслуженный упрек:
— Изменник! Из-мен-ник!
Когда я попал в объятия Директора, он чуть не задушил меня.
— Где ты пропал, кацо, девочка слезами исходит!
Маэстро и Генерал качали головами, а глаза у них блестели от радости.
Крикнув: «Братцы, простите!» — я помчался на пароход, потому что туристы уже садились в экскурсионную машину.
Энику я нигде не нашел, не пришла она и на ужин. Я посмотрел на соседний стол. Трио истопников мирно ужинало.
— Где она?
Директор пожал плечами.
— И ты не знаешь?
Маэстро покачал головой.
— И ты не видел?
— Кого? — спокойно спросил Генерал.
— Кого — да Энику!
— Музей Максима Горького мы осматривали вместе. Больше я ее не видел.
Неужели отстала? Почему? Почему? Одна-одинешенька в чужом городе?! Нет, вряд ли решилась бы. Хотя оскорбленная гордость может на все толкнуть.