Эрмократэ Салакадзе жил в доме напротив. Пенсии ему не хватало, и то соседи, то знакомые или друзья студенческих лет собирали деньги, и начиналась генеральная уборка его жилья. Завершалось это посещением Эрмократэ Верийской бани. В такой день он ходил раздраженный, угрюмый, ни с кем не разговаривал. Видно, стыдился помощи, но и без нее не обойтись было. И сознание этого еще больше изводило его.
— А-мо-насро! А-мо-насро! — бежали за ним ребятишки беснуясь.
А Эрмократэ шел, прижав к груди толстый альбом, поглощенный своими мыслями, и даже не слышал сопливых мальчишек.
— Доброе утро, батоно Эрмократэ!
— Доброе утро… Всех благ тебе…
— Откуда, батоно Эрмократэ, где изволили быть?
— В Министерстве сельского хозяйства.
— Где?!
— В Министерстве сельского хозяйства, на Верийском спуске.
— На Верийском спуске Общество слепых.
— Рядом с ним.
— Рядом телефонная станция.
— Телефонная — на улице Дзнеладзе.
— Вы были в министерстве? У кого?
— У министра.
— Ради чего побеспокоили себя, если не секрет?
— Какой секрет, друг мой! Накидку изобрел.
— Что-что?!
— Накидку. Нравится название? На-кид-ка! Не спутай с навесом.
— Плащ, что ли?
— Нет, друг мой. Зачем Министерству сельского хозяйства плащ?! Объясню, что за накидка, если никуда не спешишь!
— Нет, расскажите.
— Не выразить, как я переживал, когда град побил урожай в Кахетии. И какой богатый урожай! Я лишился покоя, долго думал и нашел решение проблемы. Если метеорологи, пропади они пропадом, сумеют все же наверняка предсказать град, то Алазанскую долину от главного Кавказского хребта прикроем накидкой из тонкого парашютного шелка, а после града воду от растаявших льдинок пустим на засушливые регионы и, как говорится, одним выстрелом двух зайцев убьем. Понял, дружок?
— Да.
— Согласись, великолепная идея.
— Отличная. Но это же потребует строительства, механизации, гигантской техники.
— Над этим, друг мой, пусть поломают голову те, кому занять себя нечем, кто от безделья изнывает — механизаторы, механики, специалисты по деталям машин, теоретической механике, сопромату. Мне неловко, самолюбие не позволяет, не то и я бы взялся обучать за деньги игре в шахматы.
— Гениальная идея родилась в вашей голове, батоно Эрмократэ.
— Вот так спас я кахетинские виноградники, дружок. Да кто оценит, кто скажет спасибо!
— Мы, батоно Эрмократэ.
— Брось, дружок, — он от души рассмеялся и направился к дому.
— А в министерстве что сказали, — нагнал я его.
— Направили в Совет Министров. Думают, сломя голову понесусь, кабинеты обегаю, чтобы пробить свою идею! Не угодно использовать, не надо, батоно. — И Эрмократэ, крепче прижав к себе альбом, скрылся в подъезде. И тут же показался:
— До свидания, друг мой!
— До свидания, батоно Эрмократэ.
— Я бы сам приступил к созданию гигантского механизма, но я поэт, знаешь же… Мне необходима свобода. Свобода внутренняя и духовная… Особенно материальная! Оковы не для поэта, будь они даже золотыми. Свобода… Свобода. — Он вскинул голову, взглянул на солнце и попрощался.
Время от времени Эрмократэ Салакадзе появлялся в белой сорочке с черной бабочкой. В такой день он никого не замечал, не снисходил до нас. В те годы черная бабочка была в диковину, и прохожие невольно останавливались, провожая взглядом что-то бормочущего мечтателя. Разное говорили люди об Эрмократэ. Одни уверяли, что его к нам еще кайзер заслал, а душевнобольным он для отвода глаз прикидывается; другие считали, что он от учения свихнулся, третьи приписывали все нервам, но большинство объясняло его чудачества учебой на двух факультетах, особенно же — на философском.
Шел дождь, лил как из ведра.
Я и уважаемый Эрмократэ стояли в подъезде.
— Давайте построим мельницы, друг мой, в дождь пусть работают, а в хорошую погоду будут как экспонаты в этнографическом музее. Скажи на милость, чем плохо? В ненастный день получаем муку, в ясный — доходы от туристов, разве плохо, а? — неожиданно спросил Эрмократэ.
Разговор у нас шел совсем о другом, и вопрос его после недолгой паузы так ошарашил, что я растерянно промолчал. В тишине хлест ливневых струй постепенно сменился шорохом моросящего дождя.
— И там, наверное, дождь сейчас, — голос его прозвучал печально.
— Наверное… Где, батоно Эрмократэ?
— Там… В моей душе… В моей деревне.
— Конечно, батоно Эрмократэ. Грузия — маленькая страна, и не верю, когда по радио передают: на западе республики дожди, а на востоке сухо.